Канал имени Москвы. Аноним

Наверное, они были знакомы прежде, да только это всё не важно. Потому что присутствовала в тоне альбиноса какая-то тёплая забота, так разговаривал с юношей даже не батя, а милая матушка, и Фёдор лишь смущённо улыбнулся в ответ.

      «Это река Сестра, – понял он. – До неё теперь совсем рукой подать».

      Вдруг с носа кто-то тихонечко затянул:

      На лианах чуть колышутся колибри,

      И раскатисто гудит индийский гонг…

      Альбинос поддержал певца:

      В этих джунглях мне так странно

      Целовать тебя, гитана,

      Ожидая нападенья анаконд…

      И вот уже вся команда с неожиданной удалью подхватила припев песни, отбивая себе такт взмахами вёсел:

      Дай мне свои губы цвета бронзы,

      Цвета окровавленного солнца!

      Фёдор знал слова этой песни, хотя не понимал половины того, что они значат.

      Ты тоскуешь по коктейлям и проспектам,

      Но к чему тебе убожеский уют?

      Здесь опасно, здесь прекрасно, и совсем ещё не ясно,

      Нас отравят, четвертуют иль сожрут.

      Дай мне свои губы цвета бронзы,

      Цвета окровавленного солнца!

      Даже на губах Хардова появилась еле заметная улыбка, когда команда дружно подхватила припев. Лишь бородач-рулевой, морщась, вслушивался в слова старинной песни, словно пытался вспомнить что-то ускользающее.

      Здесь тревожно завывают обезьяны,

      И покоя нет от мух и дикарей.

      Я ласкаю твоё тело, и отравленные стрелы

      Отклоняют завитки твоих кудрей.

      Фёдор подозревал, что и гребцам невдомёк многое из того, о чём они поют. Эта песня, наверное, была как артефакт великой ушедшей эпохи, как и другие артефакты, которые иногда привозили купцы, чьё предназначение стёрлось из памяти людей. И потом батя рассказывал, что нигде больше – ни в Дубне, ни в других местах – гребцы не пели этой песни, – застольными-то были другие! – лишь здесь, проходя реку Сестру.

      Крокодилы неподвижны, словно бархат,

      И устало, и уныло стонет лес.

      Но признайся, что ты рада, что любовь на Рио-Гранде

      Элегантней, чем последний «мерседес».

      Слова были странными, ускользающими от понимания, может быть, даже тёмными, но прекрасными. Они напоминали Фёдору то, что он пережил недавно, глядя на звездопад. Возможно, эта песня – и артефакт ушедшей эпохи, но что-то говорило Фёдору, что она намного больше, что она часть той тайны, которая вот-вот откроется юноше.

      Дай мне свои губы цвета бронзы,

      Цвета окровавленного солнца!

      «Боже! Как же прекрасен мир, в который есть возможность возвращения», – мелькнула в голове у юноши совсем уж шальная мысль. Словно в полузабытье восторга Фёдор увидел, как Хардов поднёс к губам какой-то манок и беззвучно подул в него. И тут же к голосам команды присоединилось множество других голосов. Целый радостный хор в ожившей ночи пел теперь:

      Дай мне свои губы