Три Л. Татьяна Буглак

Лена закрыла дверь, устало села на пуфик, стянула с отёкших ступней вроде бы удобные, но всё равно под вечер превращавшиеся в колодки туфли. Почти девять часов работы: одиннадцать сеансов массажа и лечебной физкультуры, и с каждым из детей нужно поговорить, развеселить его, показать, как он ей нужен. Тяжёлая, выматывающая все силы работа. Нет ни выходных, ни отгулов, только иногда можно сократить сеансы, чтобы выкроить время на прогулку. Но девушка ни о чём не жалела. Она привыкла принимать ответственность за свой выбор, и тогда, полгода назад, осознанно подписала постоянный договор. Не как скульптор, а как массажист. Она ненавидела центр, ей становилось плохо от одной мысли о том, что творится в лабораториях, но она не могла бросить этих детей. Они уже давно звали её «мама Лена» и ждали, как ждут в темноте хотя бы отблеска света.

      – А почему? – Из большой комнаты раздался красивый мужской баритон, странно сочетавшийся с искренней детской интонацией. Лёшка опять мучает отца вопросами. Бедный Лев Борисович, сколько сил он тратит на этого орясину! И сколько счастья это ему приносит!

      Они оба поселились у Лены четыре месяца назад, заняв пустовавшую до этого большую комнату. Тогда Лёшке психологически было около года, но взрослел он очень быстро. Первое время особых проблем не возникало. Ползать он не захотел, сразу же попытавшись встать на ноги, и уже через два дня бодро топал по комнате, гремя игрушками да и всем, что попадалось ему под руку, и капризно отворачивался от ложки с кашей. А на третий день он заговорил. Лев Борисович тогда очень обрадовался, но и встревожился: пока «опытный образец» ведёт себя как младенец, он не особо интересен хозяевам центра, а вот речь – это уже признак интеллекта. Лёшку нужно было обследовать, составлять карту мозговой активности, давать прогнозы развития и – самое сложное – потенциальных возможностей «образца». Лена подозревала, что кое в чём Лев Борисович подтасовывал данные, чтобы не показать реальных способностей парня и в то же время не подставить его под отбраковку.

      С первыми словами пришли и первые настоящие проблемы. Любой ребёнок непоседлив и вечно влезает в неприятности, но его хоть как-то можно контролировать, ведь он по сравнению со взрослыми очень мал. Полез к розетке – оттащили. Потянул в рот перечницу – отобрали. Стиснул в порыве нежности котёнка – с трудом, но тоже отобрали. А когда ребёнок под два метра ростом? И нельзя допустить к нему никого постороннего, нужно справляться самим – пожилому человеку и невысокой, вечно усталой девушке.

      Месяца два всё шло относительно спокойно, а потом наступил возраст «я сам». Два дня не прекращались скандалы. Лёшка ломал вещи, кидался посудой, ругался на отца и ревновал его к Лене. Почему-то он с самого начала относился к девушке настороженно-ревниво, теперь же чуть ли не возненавидел. И в то же время ревновал её к остальным детям: он очень хорошо помнил месяцы в боксе и знал, что она постоянно возится с другими. Почему в нём возникла эта ревность, никто не мог понять. Он не считал Лену матерью, даже старшей, относясь к ней в лучшем случае как к приятельнице, равной ему. Не нуждался в общении с ней, совершенно не замечал её отсутствия, но не выносил и намёков на её работу.