Рад Разум. Евгений Владимирович Кузнецов

её, этаж… А все рядом – смотрят себе под ноги…

      Всю жизнь я наблюдал, озадаченный, за старухами, за старушками – существами, прежде всего, загадочными.

      Вон снеговая прядь из-под платка той старухи…

      …С какого же дня это во мне – о малости-то мира?

      –– Мама…

      …Руки на коленях – и думал о значительности пространства. О приобретении пространства. О лишении пространства.

      И об ответственности. Перед пространством.

      На часы смотреть страшился.

      Ведь они-то – теперь было понятно – как раз о пространстве!..

      Ждал звука.

      Хотел, чтоб он – раньше?.. Хотел, чтобы – позже?..

      Тиканье тикало – и всё решало…

      Губы высохли.

      Чаю ещё попить стыдился… совестился

      …С какой-то другой стороны – тоже, как и электрический, снаружи – на зрачки мои струился, брезжа… полупрозрачный, полувидимый… летний солнечный… зелёный, голубой… уютный, тёплый… свет, свет… В этом свете, как в сладком прозрачном сиропе, я – в коротких штанишках, в безрукавой рубашке и в большой кепке – тяну руку меж жердей соседского огорода, никак не могу дотянуться, царапая уже и плечо, к орешнику за орехами…

      Я подвинулся встать. Но, опять же, счёл неуместным… хоть как-то, по поводу самого себя, двигаться.

      В этом летнем зелёно-голубом уютном сладком свете… передо мною сейчас… залетали ещё и руки… знакомые, самые знакомые… умелые… грубоватые… но всегда тёплые…

      Глаза мои, ощутил, горячие… обновились…

      Не надо.

      А как надо?..

      …Звонок.

      Он, увы, возвратился.

      Посмотрел на часы.

      В самом деле: под окном – чем-то грубым по асфальту.

      Звонок…

      Мобильник взял.

      В кулак.

      Встал.

      Звонок…

      Я – глядя в то место, где окно, – включил.

      –– Да.

      –– Андрей…

      –– Да.

      –– Мама…

      Я ощутил моё тело как тело. И – виноватое, виноватое: за то, что оно – тело, не ощущающее сейчас… ни даже зубной боли, ни хотя бы усталости…

      –– Что?

      –– Ночью… В четыре часа…

      –– Где?

      –– В реанимацию…

      –– В какой?

      –– Больница эта…

      Я отключил.

      …Вот теперь – нельзя! Ничего нельзя.

      Кроме движения.

      В прихожей обулся и надел куртку.

      Шагнул – как бы включаясь, не забыв о нём, в другое пространство – в комнату и по-обычному поцеловал Богоматерь в глаза.

      В прихожей стал надевать куртку.

      Мурашки по всему, вертикальному, телу пробежали… Счастья, счастья!..

      Я уныло и обречённо… эту вторую куртку стал снимать… с уже надетой.

      Слыша… чей-то стон…

      …Снаружи – и сверху, и снизу, и со всех сторон ощутим был чёрный снег и, вперемешку, чёрный дождь.

      Равнодушный троллейбус…

      Пустой – ненужный – вокзал…

      В автобусе кресло было с устройством, под локтем, непривычным… Зачем?..

      Через какое-то – воющее, качающееся – время