Война и мир солдата Панкрата. Сказка-фарс. Пётр Лаврентьев

что у тебя такое интересное? – спрашиваю. – И почему ты по этой рации нам поддержку не запросил, когда нас наймиты под орех разделывали?

      – Ты прости меня, Панкрат, – отвечает мне говорящая половина агента. – Это средство связи чрезвычайно секретное, потому я и не сказал. А поддержку в виде наших славных истребителей-бомбардировщиков я во время боя вызывал неоднократно, да что-то мои возгласы в тот нелёгкий час остались безответными.

      В это время в радиостанции зашипело, и противный голос раздался:

      – Это кто на столь секретной частоте эфир засоряет? Кому жить спокойно надоело?

      – Это я, – кричит в микрофон Педро. – И жизнь моя совсем не спокойная.

      – А, – отвечают, – это ты, коллега? Так зря волнуешься и нас тревожишь, твои бомбардировщики уже на подлёте, сейчас помогут вам по полной программе.

      Мы с Фуэнтесом глаза вытаращили и ужас испытали немалый.

      – Не надо нам уже никаких бомбардировщиков! – орём в две глотки. – У нас давно бой закончился, и мы победили!

      Там в рации замешкались немного, а потом доверчиво сообщают:

      – Ну, отменить бомбардировку мы уже не можем – она из другого центра координируется да такие вопросы с кондачка и не решаются. Поэтому желаем вам просто удачи, без удачи вам хана. Может, будут у вас какие-нибудь последние желания?

      – У меня товарищ ранен, – говорю им. – Ваш коллега по работе. Его на две половины разорвало.

      – Ну, тут уж ничего не попишешь, – отвечают мне бесчувственно. – Единственное, чем можем помочь – это попросить пилотов, чтобы вместе с вакуумными бомбами скинули вам и полевой хирургический комплект, чтобы наш раненный секретный агент, прошедший всевозможные подготовки, если выживет, смог себя сшить прямо на месте. На этом адью, ребята, мужайтесь. А секретную рацию перед гибелью уничтожьте обязательно.

      И отключились, сволочи. А тут на горизонте и родные самолёты показались, – мчатся на нас, воют, и от воя этого нарастает в наших душах смятение немалое. Стали мы место выискивать, чтобы от бомбёжки схорониться получше, да только где его найдёшь среди снега на верхушке горы?

      Побегали-поползали мы с Педро по ледяному пятачку, да только видим, что поздно бегать и на что-то надеяться.

      «Ну, – думаю, – вот и пришёл твой конец, Панкрат Акакьевич. Не видать тебе больше ни посёлка родного, ни Нюрки придурковатой, а геройские почести запоздало и бессмысленно настигнут тебя только в посмертном виде. Может, районную школу для умственно-отсталых твоим именем назовут, может мост через нашу речку-говнотечку…»

      И тут в голове как молния сверкнула: а может, и пенсию за меня Нюрке начнут выплачивать?

      И вот это последнее предположение меня совсем расстроило и взбесило: я тут под бомбами погибай, а эта сволота сисястая будет на мои кровные, личной смертью заработанные, гулять там, веселиться и вести аморальный образ жизни? И до того мне такой расклад обидным показался, что решил я