Зеркала. Мария Николаевна Покусаева

мне подозрительным или непонятным.

      А сегодня посплю с тяжелым предметом под подушкой.

      Зажигалка, к моей печали, все еще не работала. Я положила ее в открытом виде на маленький столик, стоящий сбоку от кровати. На этом же столике откуда-то взялся флакон – тот самый, который дал мне Кондор, посоветовав использовать его содержимое, если буду плохо спать. Предусмотрительный, надо же. Я скептически хмыкнула, но все-таки щелкнула металлическим рычажком, который держал на месте крышку, и принюхалась.

      Валериана, анис и что-то еще.

      «Может быть, – подумала я, возвращая закрытый флакон на место, – там и нет никакой магии – только травы».

      Но пока я не хочу рисковать.

      Тем более что сильнее, чем запах аниса, я терпеть не могла только лакрицу.

      Ночная сорочка, которая лежала тут же, рядом с моими чистыми и подлатанными на коленях джинсами, оказалась длиной до колена и без всех этих ужасных воланов и кружев, которые я успела себе навоображать. «Если и нижнее белье здесь окажется нормальным, – подумала я, проводя рукой по прохладной ткани наволочки, – то, пожалуй, можно будет совсем расслабиться. И попробовать получать удовольствие».

      Третий щелчок пальцев заставил кристаллы мигнуть и погаснуть.

      Комната погрузилась в темноту.

      Я лежала в ней, свернувшись под одеялом, спрятавшись в нем с головой на самом краю огромной кровати, и прислушивалась к мягкой, как вата, тишине.

      Ни шагов, ни шума машин, ни голосов с улицы – ни даже завываний ветра.

      Ни мышей, скребущихся в стенах и за гобеленами, ни кошек, следящих за мышами, ни собак.

      Даже угли в камине вели себя тихо.

      Странное место.

***

      В полутемном баре было уютно и тепло.

      Я любила приходить туда вечером в будни после учебы ради вишневого пива, картофельных шариков с сыром и одного из барменов.

      Одной из.

      В тот вечер ее ловкие пальцы мешали колоду Таро – ту самую, старую, которую я принесла, чтобы был повод поговорить.

      Наверное, мне хотелось говорить хоть с кем-то, и эта девушка, рыжая, как октябрь, с короткой стрижкой, обнажающей скулы и татуировку-лотос на шее сзади, была прекрасным собеседником. Или слушателем, если мне хотелось выговориться.

      Должно быть, у барменов это профессиональное, но я хотела верить, что когда она улыбалась мне – она улыбалась по-особенному и только мне.

      – Тяни три, – приказала она, протянув мне веер колоды, и улыбнулась растерянно. – Давно я такого не делала.

      Между коктейлем и кофе я вытащила себе три карты – по одной на прошлое, настоящее и будущее, и рыжая женщина с лотосом на шее, с ловкими руками, которые бывают у барменов, музыкантов и волшебников, сказала мне, что я есть.

      Повешенный означал, что я запуталась и застряла – и я правда чувствовала себя так, словно вишу вниз головой, а мир вокруг смеется и ускользает из-под контроля.

      Смерть, рыцарь на бледном коне, несла перемены и рядом с Повешенным читалась как освобождение от пут.

      Иногда это освобождение сопровождалось