Албазинец. Алексей Воронков

А то будешь щас торопить – какая работа?

      В отличие от многих своих соседей, ютившихся в ветхих куренях, семья бронного мастера жила в светлой большой красной избе с трубою. А то ведь тоже, как многие здесь, начинали с турлучного[54] сарая. Прибыли-то на подводах зимой. На дворе мороз лютует, птицы на лету дохнут от холода. Это вам не родная псковщина, где зимы мягкие да с оттепелями.

      Надо было с чего-то начинать. Рубить клеть – занятие долгое. Пока поставишь избу – вечность пройдет. А мороз крепчает. Кто-то стал отогревать землю кострами и рыть землянки. Другие, в том числе и Кушаковы, решили строить временные жилища, которые и поныне кое-где стоят как напоминание о трудных временах. А вот плетневые сараи, овины и тыны и теперь служат людям, выглядывая из-за стоящих вразбежку изб.

      – Ты б кваском меня, что ль, угостил, – въехав во двор и спрыгнув с лошади, попросил казак. – Жара-то вон какая – даже горло пересохло.

      – Марфа, где ты там? – громко позвал жену кузнец. – Дай гостю квасу напиться.

      Тут же на крылечке появилась невысокая юркая жонка с корецом в руке.

      – Доброго тебе здоровьица, барин, – поклонившись в пояс, произнесла она, чем смутила Федора.

      – Да какой я тебе барин! – обиделся он. – Служивый я.

      Она улыбнулась. Дескать, да вижу я, из каких ты людей, но дай, мол, уважить.

      – Пей, казак, – протянула старшине березовый ковш.

      Опорожнив его в несколько глотков, Федор вытер рукавом губы.

      – Хорош квасок, ядреный, – сказал он. – Были б родней – каждый день бы у вас им угощался.

      Марфа улыбнулась, а вот Платон, напротив, нахмурил брови.

      – Ладно, гайда дело делать, – буркнул он. – Сам говорил, времени у тебя в обрез.

      Кузня Платонова стояла в конце большого двора, огороженного тыном. Он ее срубил еще прошлой весной из листвяка. Простору здесь много – конь мог поместиться. В центре кузни, прямо напротив большой двери – горн с широким челом, поддувалом и мехами. Под горном – вытяжной зонт для сбора и отвода дыма из листового железа. Рядом наковальня, тяжелый молот, клещи и несколько молоточков. Ближе к двери – станок для ковки лошадей. В дальнем правом углу – груда металла. Кольца кольчужные, обломки железных лат, сломанные клинки, развороченные стволы пищалей. У слюдяного окна, под верстаком – готовое кузло[55]: пазники[56] разной формы и величины, мотыги, кайлы, скобы, штыри, гвозди, подковы. Была и холодная ковка – разная утварь, посуда, оклады. В слободе больше таких Платонов не было, потому он и коваль, и бронный мастер в одном лице.

      – И давно с молотом-то дружишь? – наблюдая за тем, как Платон старательно раздувает мехами огонь в печи, спросил его казак.

      – С детства. А ну, подсоби! – попросил он Федора, протягивая ему клещи, в которых был зажат извлеченный из горнила кусок раскаленного металла. – Положишь железо на наковальню и будешь держать, пока я буду по нему стучать.

      – И что, кто-то тебя учил этому ремеслу? – крепко держа в руках клещи, продолжал интересоваться Опарин.

      – И

54

Турлучный – плетневой, обмазанный глиной.

55

Кузло – кованые изделия.

56

Пазник – плотницкий инструмент.