Албазинец. Алексей Воронков

и кадушка с водой.

      Горенка под стать всему небольшая с одним окошком. Поначалу оно было затянуто бычьим пузырем, однако позже Федор зашил его слюдой, которую привез из Нерчинска. В красном углу – божничка с иконками, кодиленка, ладан, молитвенники, восковые церковные свечи и поминальные просвири. Под божницей – небольшой столик-трехножка, на котором всегда лежало что-то церковное. В Пасху, к примеру, куличи и крашеные яйца, в вербное воскресенье – распустившаяся верба в горшке с водой. Но чаще всего – принесенные из храма свечи и ладанница с пахучей смолой.

      Здесь же стол для занятия рукоделием, на нем целая гора тряпичных лоскутков, среди которых затерялся берестяной коробок с иглами, наперстками, нитками и пуговицами. Возле стола – два табурета. Против окна на стене – большое овальное зеркало в бронзовом окладе, которое Федор привез из Нерчинска. Под ним широкая скамья, покрытая овчиной шубой, – аришкино спальное место.

      Была еще и небольшая светелка, смежная с горницей и отделенная от нее занавеской, где стояла родительская кровать.

      Таким же незамысловатым выглядел и опаринский двор, огороженный заплотом из жердей. В нем амбар, стайка для коровы, поветь[44] для Киргиза, небольшой огородик; тут же баня «по черному», сарай, где у хозяина, мечтавшего когда-нибудь заняться пашенным делом, хранились сельхозорудия, конская сбруя, а еще стоял обыкновенный плотничий верстак. В конце огорода – одетый срубом копань[45] с ледяной прозрачной водой.

      Вот возле этого колодца Федор и учинил испытание своим сыновьям. Чтобы не путаться в рукавах казацкого чапана[46], он снял его и набросил на колодезный ворот, оставшись в исподней тельнице. Петр же с Тимохой лишь освободили застежи своих косовороток да для удобства закатали штанины порток.

      – Ну, кто первый? – протягивая саблю сыновьям, спросил отец.

      – Дай, я! – подтянув штаны, выступил вперед Тимоха.

      – Ты штаны-то не подтягивай, мотузком[47] их подвяжи – не то свалятся… И носом не шмыгай – не маленький, – беззлобно заметил отец.

      Петр снял свою опояску с рубахи и протянул ее брату. Подвязав портки, Тимоха смело взял из рук родителя саблю, вынул ее из ножен и принял боевую стойку.

      – Ну, что стоишь, давай наступай! – велел отец.

      Тимоха, размахивая клинком, смело полетел вперед и тут же, выронив саблю, упал носом на землю.

      – Так нечестно! – закричал парень. – Зачем ты мне, тять, ножку подставил?

      – Ты давай не гунди, а дерись! – прикрикнул на него отец. – На ратном поле тебе не на кого будет пенять. Ну же, наступай!

      На этот раз Тимоха был осторожен, опасаясь снова попасть впросак. Вместо того, чтобы смело идти вперед, он начал делать какие-то замысловатые движения, и это у него получалось так ловко, что отец был вынужден отступить.

      – Ну-ну, давай-давай! – подбадривал Федор сына. – Кистью, кистью больше работай, а то у тебя лезо[48] будто мертвое. Так, недурно! А ну еще…

      Тимоха был в ударе. Он снова и снова попытался

44

Поветь – помещение под навесом на казачьем дворе.

45

Копань – колодец.

46

Чапан – полукафтан, жупан.

47

Мотузок – шнурок.

48

Лезо – клинок, лезвие.