Албазинец. Алексей Воронков

как блудят! – сверкнул кузнец глазами. – Вот вымажут люди нам дегтем ворота – как будем жить?

      Он обреченно посмотрел на дочерей.

      Девки снова в слезы.

      – Да не блудили мы, тятенька, ей-Богу, не блудили! – клялась старшенькая, шестнадцатилетняя Любашка. – Мы лишь на лавочке с парнями посидели.

      Платон яростно тыкнул пальцем куда-то в сторону.

      – А не я ль тебя там… на сеннике вчерась вечером с казацким сынком застукал? Что, забыла? – во гневе спросил Платон.

      Поразмыслив о чем-то немного, он перевел взгляд на Опарина:

      – А ведь это твой паренек-то был! – сказал он ему. – Женихаться в Монастырщину с дружками бегают. Чай, своих-то девок мало – вот они к нам.

      Федор не поверил ему.

      – Да как же мой-то, когда они с товарищами целыми днями на пустыре играются? – сказал он.

      – А ты спроси Любку-то – она тебе и скажет, – невесело проговорил кузнец.

      Федор перевел взгляд на Платоновых дочерей.

      – Ты что ль Любка? – указал он нагайкой на старшую.

      Та шмыгнула носом.

      – Я не Любка, я Любаша. Любкой только тятенька меня во гневе зовет, – сказала она.

      – Ну Любаша, так Любаша, – согласился казак. – Ну так скажи мне, Любаша, правду твой отец говорит?

      Та кивнула головой и опустила глаза.

      – Ишь ты! – подивился Федор. – И кто ж из моих-то? Петр али Тимоха?

      – Петя…

      Федор покачал головой.

      – Да, наш пострел везде поспел, – проговорил он. – Ну и давно это у вас?

      – Давно, – ответила Любаша и как бы нечаянно уронила на высокую девичью грудь свою тяжелую пшеничную косу, выбившуюся из-под светлого ситцевого платка. – С прошлого лета. Тогда на Купалу и познакомились.

      Федор посмотрел на Платона.

      – Ну и что ж тут дурного, Платон Иванов? – сказал он ему. – Мы ведь тоже были с тобой молодыми. Чиво им мешать? Пусть женихаются. Надо ж когда-то начинать.

      Платон сжал кулаки.

      – Все равно не дам девкам по сенникам лазать. Не девичье это дело. Вот выйдут замуж – тогда другой разговор, – жестко изрек он.

      Федор улыбнулся.

      – Так ты, поди, и с завалинок их гоняешь, – мирно заявил он. – А где ж молодым тогда встречаться?

      Любаша благодарно посмотрела на Федора. Глаза ее синие, словно здешнее небо, лучистые. Кость крепкая – в отца. Такая десятерых моему Петьке родит и глазом не моргнет, удовлетворенно подумал казак и погладил свою густую светлую бороду. Так он делал всегда, когда был чем-то доволен.

      – Не хотел я девок рожать, да Бог сыновей не дал, – вздохнул Платон. – Ведь когда сучка в доме – все кобели округ собираются. Ты думаешь, только твой сынок возле нашей избы отирается? Как бы не так! У ей, – он кивнул на Любашу, – этих самых женихов пруд пруди.

      – А вот и неправда! – вспыхнула Любаша. – Я только с Петей дружу, а остальных и не замечаю.

      Платон фыркнул.

      – Не замечает она! А Захарка, сын Демьянов?