Граф Монте-Кристо. Александр Дюма

Моррель. – Но что же сделали с бедным малым?

      – Не пугайтесь! Его, вероятно, отправили в Фенестрель, в Пиньероль или на острова Святой Маргариты, что называется – сослали; и в одно прекрасное утро он к вам вернется и примет командование на своем корабле.

      – Пусть возвращается когда угодно: место за ним. Но как же он до сих пор не возвратился? Казалось бы, наполеоновская юстиция первым делом должна освободить тех, кого засадила в тюрьму юстиция роялистская.

      – Не спешите обвинять, господин Моррель, – отвечал Вильфор, – во всяком деле требуется законность. Предписание о заключении в тюрьму было получено от высшего начальства; надо от высшего же начальства получить приказ об освобождении. Наполеон возвратился всего две недели тому назад; предписания об освобождении заключенных только еще пишут.

      – Но разве нельзя, – спросил Моррель, – ускорить все эти формальности? Ведь мы победили. У меня есть друзья, есть связи; я могу добиться отмены приговора.

      – Приговора не было.

      – Так постановления об аресте.

      – В политических делах нет арестантских списков; иногда правительство заинтересовано в том, чтобы человек исчез бесследно; списки могли бы помочь розыскам.

      – Так, может статься, было при Бурбонах, но теперь…

      – Так бывает во все времена, дорогой господин Моррель; правительства сменяют друг друга и похожи друг на друга; карательная машина, заведенная при Людовике Четырнадцатом, действует по сей день; нет только Бастилии. Император в соблюдении тюремного устава всегда был строже, чем даже Людовик Четырнадцатый, и количество арестантов, не внесенных в списки, неисчислимо.

      Такая благосклонная откровенность обезоружила бы любую уверенность, а у Морреля не было даже подозрений.

      – Но скажите, господин де Вильфор, что вы мне посоветуете сделать, чтобы ускорить возвращение бедного Дантеса?

      – Могу посоветовать одно: подайте прошение министру юстиции.

      – Ах, господин де Вильфор! Мы же знаем, что значат прошения: министр получает их по двести в день и не прочитывает и четырех.

      – Да, – сказал Вильфор, – но он прочтет прошение, посланное мною, снабженное моей припиской и исходящее непосредственно от меня.

      – И вы возьметесь препроводить ему это прошение?

      – С величайшим удовольствием. Дантес раньше мог быть виновен, но теперь он не виновен; и я обязан возвратить ему свободу, так же как был обязан заключить его в тюрьму.

      Вильфор предотвращал таким образом опасное для него следствие, мало вероятное, но все-таки возможное, – следствие, которое погубило бы его безвозвратно.

      – А как нужно писать министру?

      – Садитесь сюда, господин Моррель, – сказал Вильфор, уступая ему свое место. – Я вам продиктую.

      – Вы будете так добры?

      – Помилуйте! Но не будем терять времени, и так уж довольно потеряно.

      – Да, да! Вспомним, что бедняга ждет, страдает, может быть, отчаивается.

      Вильфор