Ненужные люди. Сборник непутевых рассказов. Павел Дмитриевич Заякин

Я просыпаюсь утром, а он уже… холодный». Марина зарыдала и положила трубку, а стал собираться, успокаивая руки и мысли.

      5.

      Хоронили Ивана Васильевича на абалаковском кладбище, на третий день. Врачи подтвердили первоначальный диагноз скорой, которую вызвала Марина Владимировна – тромб, закупорка сосудов мозга, смерть. Я служил отпевание, сначала в церкви, потом на стылом ветреном кладбище. Марина была в чёрном платке, рядом с ней стояла приехавшая из Красноярска плачущая Люба, пришло еще несколько прихожан. Меня знобило от холода, пробиравшегося под рясу, я читал слова молитв, а сам смотрел на него, такого странно-изменившегося без привычных очков, заботливо вставленных в карман его синего пиджака, под носовой платок. Мне казалось, что он сейчас приоткроет глаза, подмигнёт мне и скажет привычным низким рокотом: «Ну что, Александр Иваныч, напугал я всех? Кстати, почему это я вас всё никак не могу назвать «отец Александр»? Баптистское прошлое мешает, или разница в возрасте? Вы ж моложе меня лет на двадцать, а всё равно, как отец мне. И ей», – подмигивает он в сторону плачущей Любы. – «И всем нам…»

      И, проглатывая холодный комок в горле, я бросаю первую горсть мёрзлой земли на уже опущенный в могилу гроб, и вижу, как по снегу, между других могил и оградок, бежит парень, лет семнадцати на вид, приземистый, чуть квадратный, без шапки, с растрёпанными волосами, бежит, чтобы успеть…

      19.09.2019, Абакан

      ТЕЛО И КРОВЬ ДЛЯ ВИТАЛИКА ИВАНОВА

      1.

      Он идёт от алтаря к ограде, где стоят, преклонив колени, три бабушки. В руках у отца Алексея дискос, круглая блестящая тарелочка с белыми хлебными облатками. Он останавливается возле первой, закутанной в платок, носатой бабы Вари, та открывает рот, во рту дрожит язык. «Тело Христово!» говорит он, наклонившись к платку, скрывающему бабыварины уши, кладёт одну из облаток ей на язык, отходит, берёт вторую, вкладывает в дрожащую ладонь бабы Нины: «Тело Христово!» И снова в открытый рот влагает хлебную облатку, это баба Шура. «Тело Христово!» Они жуют беззубыми ртами, а он возвращается к алтарю, ставит дискос, бережно, двумя руками, снимает чашу, чтобы не плескался густой кагор, разворачивается и снова, начиная с бабы Вари: «Кровь Христова!», протирает край чаши чистой салфеткой, намоченной водкой, движется дальше: «Кровь Христова! Кровь Христова!» Отпускает бабушек: «Идите с миром!», и те, кряхтя, поднимаются с колен, помогая друг другу, разворачиваются, бредут к деревянным рядам откидных кресел, что, списанные, подарил когда-то церкви местный дом культуры. На их сиденьях красуются круглые вязаные тряпичные коврики, чтобы было теплее сидеть. К алтарю подходят ещё трое, опускаются на колени. Он берёт дискос с облатками, начинает всё сначала: «Тело Христово…»

      …После литургии, под звуки синтезатора, настроенного на орган, он входит в ризницу, затворяет дверь и тяжело опускается на стул, успев перекреститься. Ноги гудят, и опять разболелось колено. Он массирует его, задрав край альбы, потом разоблачается, аккуратно развешивает всё свое