Ненужные люди. Сборник непутевых рассказов. Павел Дмитриевич Заякин

там общагу и начала учиться, получая от семьи только необходимый минимум. Даже, следуя условиям отца, стала ходить на собрания местной баптистской общины, впрочем, не так усердно, как ему бы хотелось. А через год задружила с парнем с выпускного курса и «залетела». Из уст Ивана Васильевича то слово прозвучало как-то странно, но он продолжал говорить ровно и басовито, глядя в стол, будто излагая мне сюжет какой-то мелодрамы. Как это бывает и что дальше, ей никто не объяснял, в семье это было не принято, просвещали ее девчонки с курса, предлагали помочь с абортом, но она, ужаснувшись, отказалась, решила рожать. Пошла к парню, а тот поднял ее на смех, мол, мы с тобой и спали-то раза три всего, и встречаемся-то месяца четыре, с чего ты решила, что это мой ребенок? Она как услышала, с лица спала и больше к этому парню ни ногой. «Знаете, Александр Иваныч, чистых девочек иногда тянет на плохих парней, пока это по ним самим не ударит больно…» Люба, чистая, светлая и уже сильно беременная пришла домой, рассказала всё матери, та собрала семейный совет, где отец предложил ей публично покаяться перед общиной в содеянном грехе, а когда Люба отказалась, проклял её и выгнал из дома.

      «В общине каялся сам, что дочь воспитал блудницей распутной, братский совет его простил, но со старших пресвитеров убрал, оставив на вторых ролях. А про Любу забыли, словно её и не было. Вычеркнули из семьи, из спасения, объявили пропащей грешницей, запретили всем общаться с ней. Что это такое, я знаю хорошо, сам через это проходил. Вот она и пришла ко мне, вспомнила еще одного изгоя» – «А… ребенок как?» – «Родила недавно, месяца четыре. Мальчик, хорошенький такой, здоровенький. Я помогал, сходил в училище, выбил ей отдельную комнату в малосемейке, моя бывшая жена тоже помогает, деньгами, тряпками, едой, но только тайно, чтоб в церкви не узнали». Он скривился, поскрёб подбородок, поднял на меня глаза: «Нельзя ей сейчас… вот так. Ну, одной, в депрессивном настроении. Она ж девчонка совсем еще. И…» Он сбился, смутился, потом справился и сказал твёрдо: «Надо, чтобы ребенок её, Ваня, некрещёным был. Надо крестить. Вы же сами доказывали мне, как это важно».

      3.

      Ваню крестили осенью, на Всех Святых, в один день с первым причастием, или конфирмацией, у Любы и Ивана Васильевича. Это было так странно и так трогательно, видеть этих троих у крещальной купели: квадратный кряжистый, красный от напряжения Иван Васильевич в тёмно- синем пиджаке и в безупречно-белой рубашке с чёрным галстуком, держит своими пальцами-колбасками белобрысого спящего безмятежного малыша, а рядом стоит худенькая хрупкая нервная Люба, в белом платье, как невеста, и сама вся бледная, круги под глазами, порывается подхватить своего сына, если что.

      Помогали Любе и ребенку всем миром – собирали пожертвования в больших общинах, мы с женой искали гуманитарку, бабушки каждое воскресенье несли разную снедь – соленья и варенья, после огородов в церковном погребе собрали для неё с десяток мешков картошки.

      …А Иван Васильевич после конфирмации запил.

      Я навестил