Часы Цубриггена. Безликий. Елена Граменицкая

ладонь, не совершил чуда, не нажал на перемотку. Она присела, погладила пса по влажным бокам, виновато вздохнула.

      – Ни-че-го.

      Мужчина нашел наполовину стертую карандашную надпись.

      – Кораблик этот зовут «Дункан». Твой папа его сделал, а ты подарила его мне. Помнишь?

      – Папа сделал? …Да, что-то такое…

      Но стоило в кромешной тьме забрезжить слабому лучику воспоминания, как незнакомец словно испугался, подёрнулся дымкой, поплыл, исчезая в мареве восходящего солнца. Вслед за ним растворился пес. Одна за другой, как фитили, вспыхнули в рассветном солнце вороны и сгорели без следа.

      Налетел шквалистый ветер и залил смолой небосклон.

      Берег моря жадно проглотила тьма, а ноги зыбучий песок.

      «Покойный» мир превратился в кошмар.

      Где… глаза сестры вырастают в половину грозового неба.

      Где ее крик оглушает, рвет без жалости на куски.

      Где несбывшаяся Смерть высвечивает уголки захламленной души, приподнимает до потолка и со всего маху бросает об пол – хрясь!

      Хрясь!

      Сотый, тысячный раз бросает оземь.

      – Видишь собачьи глаза в зеркале? – пытает Отчаяние.

      – Видишь, что вытворила? – вторит ей Ненависть.

      – Вижу! Выжженную пустошь внутри себя вижу. Дайте мне поплакать, умоляю!

      – Нет для тебя слез! Иссохни! Чего молчишь? Сказать нечего?! – кричит Боль

      Нет у нее слов.

      Только СЛОВА того, ради которого проиграла всю себя. Проиграла свою никчёмную жизнь

      «Исчезни из моей жизни! Убей себя!»

      Скорее… Скорее выпить эти маленькие белые таблетки.

      – Десять?

      – Мало!

      – Двадцать?

      – Хотя бы! – кричит Ненависть.

      Скорее, скорее, только бы не видеть свои непонимающе-пустые собачьи глаза в зеркале.

      Вода чуть теплая.

      – Вену надо глубоко. Хрясь! Чтобы заскрипела кожа! – не унимается Отчаяние.

      – Не могу. Страшно. Вода сладкая. Почему? Соленая должна быть…..

      – Потому что у тебя все шиворот-навыворот!

      И снова покой. Берег моря. Безвременье и беспамятство.

      День за днем. Заросший виноградом дом. Чёрные чайки и белые вороны.

      Бумажный кораблик «Дункан», незнакомец с собакой.

      И опять заливает глаза тьма, опять рывком в ад, в самое пекло.

      Оглашенный, отчаянный крик, глаза сестры в половину неба. Дыра в солнечном сплетении, вместо сердца ржавый мотор. Там где душа – раскаленный зыбучий песок, чмокает, ест живьём. Засасывает в пекло.

      Пить. Пить …дайте!

      Опять глаза. Уже другие. Строгие глаза. Древние, все и про всех знающие.

      Кто она, эта маленькая женщина в белом халате? Ангел? Наверное, да. Светится вся.

      Сейчас как возьмет прыгалки и выпорет до волдырей! Мама всегда так говорила, но не порола. Зря.

      – Эх… Мало тебя выпороть! В угол на горох поставить надо бы.

      Глаза горят, в них