Мой конь розовый. Александр Карпович Ливанов

сказать: то, что между нами – не любовь? Обман?

      Он: Во всяком случае – духовности это не рождает… Любовь без детей, хотя бы в перспективе – это эгоизм… И он теперь – глобальный. И он – по-моему – источник нынешнего непомерного зла… Обществу человек когда-то отдавал труд свой, рук или мозга, а душа была в семье. В любви – не чувственной, духовной, то есть – семейной… Ныне общество забрало человека целиком, и на душу являет права – он и стал ускользающим, вертким, неухватистым… В первую голову – выполз, освободился от бремени семьи, оставив себе одну эгоистичную компоненту, вместо мужа подсунул женщине любовника. Равно как женщина тоже выползла из-под обломков уклада и вместо жены и матери подсунула мужчине – любовницу… Любовники были и раньше – но их было мало. Или, как у Анны Сергеевны и Гурова из «Дамы с собачкой» – «параллельно с супружеством». И религия, и молва, и в общем-то народ – осуждали в душе любовников. Почему? Да потому, что они – эгоисты, ловкачи, но далеко не мудрецы! Они предали природу – духовность любви…

      Она: Трудно тебе… Нет в тебе непосредственности… Всю жизнь взламываешь, как детскую игрушку… Любознательность? По-моему, такие дети несчастливы… Не умеют играть – не сумеют жить. Жизнь – та же игра…

      Он: Вот бы и оставили их в покое… Ведь никого не оставляют ныне в покое! Все всех учат! Каждый – то лектор, то слушатель! И каждый знает наперед что каждый скажет! Нет пророков в отечестве родном: вслух сплошное: «мы – мы – мы…». Про себя оплошное – «я – я – я…». Где личность? А-у! Дай ответ!.. Не даст ответа… Лекцию на тему дважды два четыре – не желаете? А больше не знаю! Больше не учили, не проходили… А кто сам хотел – по губам, по губам. Не в попугайскую породу? А ты притворись! Ночью разбуди, он в поту вскочит, гаркнет: «Дважды два четыре!» Хорошо быть попугаем среди попугаев!.. Уймись, умиротворись, смирись? В чем? В попугайстве?.. А ведь – все-все родное… Помнишь, Пушкин… Вижу все безобразия вокруг, но другой родины, другой истории не хочу! И каждому по-своему грустно… Вяземскому по-своему, Пушкину – по-своему, Николаю – по-своему… Но трудней всего – Пушкину, потому что, он гений… В нем меньше всего всеобщего, он больше всех личность… Разве это совмещается…

      Она: Что ж ты, – с Пушкиным равняешься?..

      Он: Опять пошлость! Это я-то – равняюсь? В гениях – истина! Высвечена! Огромный масштаб! Как еще осознаешь себя и свое! Невозможно, видать, с женщиной! Поминаем-понимает, и вдруг – ничего, оказывается, не понимает!.. Кружева – вот ваше… Ритм, узор-повтор, монотонность… Но ведь это и паук умеет!

      Она: Чего только не наговорит о нашем брате мужчина, когда сердится… Неужели все неуважение, весь антагонизм от того что больше стали уклоняться от материнства? Что занялись «общими вопросами», стали рассуждать с мужчиной наравне?

      Он: Если бы наравне! Всегда будете рассуждать – по-женски! Сколько бы знаний не погрузили в память… Уж чего-нибудь одно – либо мужское, либо женское! «Умные мужчины» – это у вас те, кто похожи на вас! Вы их лелеете и выдвигаете! Они успевают!..