Книга разлук. Книга очарований. Федор Сологуб

спрашивает Володя.

      – Бог знает, что делает, а мы должны покоряться Его святой воле. Безгрешному младенцу и умирать легко.

      – А зачем мертвые дети рождаются?

      – Грешно, грешно, – говорит священник. – В смирении переносите испытания. Помыслите, – что мы и что Он.

      Вот наконец и похороны.

      Шаня пришла с матерью. Она утешает Володю. Но ему становится еще грустнее: мать умерла, Шаня недоступна, – для кого, для чего жить.

      – Как же ты, теперь, Володенька, будешь жить? – ласково спрашивает на поминках Марья Николаевна, – у дяди, что ли?

      – У дяди, коли пустит, – уныло отвечает Володя.

      – Что ты, что ты, – бормочет старик-дядя, – как же не пустить. Ты нас не стеснишь: ты, брат, молодец, ты сам деньгу зашибаешь.

IV

      Так и прошла зима. Были последние дни февраля. Снег уже подтаивал и зернился мельчайшими льдинками.

      Хмаровы со дня на день ждали перевода в Крутогорск, но еще Женя не говорил об этом Шане: он помнил, как Шаня опечалилась, когда он первый раз рассказал ей, что отец хлопочет о переводе, как она жаловалась, что он ее забудет, и как он должен был утешать ее и уверять, что всегда будет помнить и приедет за ней, когда кончит учиться…

      Шаня после обеда выбежала в сад. Еще издали увидела она Женю, подошла к калитке и поджидала его, весело улыбаясь. Женина походка была радостно оживленная. Его ликующая улыбка издали радовала Шаню, и девочка качалась на скрипучей калитке, отталкиваясь от земли ногой, уцепившись руками за перекладины калитки.

      – Славная погода! – крикнул Женя, вбегая в калитку. – Шанечка, не шали, – ручки прищемишь.

      Он схватил ее за талию и стащил с калитки. Шаня смеялась, и глаза ее блестели: Женя редко бывал такой веселый и живой, такой радостный.

      – А у нас радость, Шанечка, – оживленно начал он и вдруг смутился.

      – Какая радость? – беззаботно спросила Шаня.

      – То есть мои радуются, а для меня, Шанечка, большая печаль. Вот видишь, отец получил место в Крутогорске, и мы переезжаем скоро.

      Шаня побледнела, и в расширившихся глазах ее блеснули слезы.

      – Как же так! – пролепетала она, бессильно опускаясь на скамейку, запорошенную оледенелым снегом.

      Женя смущенно стоял перед нею.

      – Что ж делать, Шанечка… Мы еще поживем здесь немного.

      – До лета? – оживилась было Шаня.

      – Нет, Шанечка, – на будущей неделе едем. У нас все уж готово. Давно ждали.

      – А как же твоя гимназия?

      Женя весело засмеялся:

      – Ну, в Крутогорске не одна гимназия.

      – Ах, Женечка, я так и знала, что что-нибудь будет. Я нынче новый месяц с левой руки увидела. Вот так и вышло.

      Женя видел, что Шане хочется плакать. Ему было жаль ее. Он сел рядом с ней, обнял ее и принялся утешать.

      – Я тебе, Шанечка, писать буду, а ты мне. Потом я за тобой приеду и женюсь на тебе.

      – Еще пойду ли я за тебя! – сердито ответила Шаня, отворачиваясь.

      – А чего же ты плачешь,