Широкий угол. Симоне Сомех

загорелого бритого наголо придурка. Внезапно я понял, как часто Адам говорит «знаешь» и как меня эта его привычка бесит. Захотелось ответить: «Нет, не знаю».

      – Знаешь, он на эпиляцию ходит и в солярий, но не гей. Прикольно.

      – Не гей? – повторил я, вопросительно глядя на Адама.

      – Ну, знаешь, обычно же геи на все эти процедуры ходят, но… – Адам резко умолк. – Ты же знаешь, что это слово вообще значит? – Я молчал, так что он снова присвистнул. – Обалдеть, только не говори, что и об этом впервые слышишь!

      – Ну, я слышал это слово в школе, но не знаю точно… – с досадой начал я и не договорил.

      Перемежая свою речь многочисленными «знаешь», Адам объяснил, что геями называют людей, которых влечет к людям своего пола. То есть такие мужчины влюбляются в мужчин, а женщины – в женщин. Я вдруг вспомнил, как, прижавшись ухом к двери, подслушивал родительский разговор: какого‐то раввина, преподававшего в ешиве*, прогнали за то, что он заставлял мальчиков заниматься вместе с ним чем‐то запретным.

      Теперь же, сидя у Адама в гостиной, я с удивлением осознавал, что он говорит о любви, – меня‐то приучали считать все такое сексуальными извращениями, мерзостью, стремлением к неправильному и недозволенному. Адам же говорил, что эти люди влюбляются, хотят жениться и заводить семью.

      – У нас в общине о подобных вещах особо не говорят, но не то чтобы это тайна. Наш раввин однажды даже лекцию провел про гомосексуальность в иудаизме, – сказал он. – А вот у вас эта тема, наверное, табу.

      – Думаю, этим‐то наши общины и отличаются, – ответил я. – Вы, даже если вам не нравится, куда движется общество, говорите об этом. Пытаетесь найти точки соприкосновения с иудаизмом. Если подумать, в этом есть какое‐то противоречие. А у нас, если религия чего‐то не допускает, то и рассуждать не о чем, и все тут. А то, что современное общество такие вещи принимает, еще не значит, что с моральной точки зрения это правильно.

      – Знаешь, а по‐моему, противоречие в другом. Нравится вам это или нет, но мы живем в этом мире. Мы не можем прятать голову в песок и делать вид, что там, за пределами общины, ничего не меняется.

      Впервые Адам высказал то, что думал. Это было грубо, но что‐то высвободило и в нем, и во мне. Возможно, за всеми его «знаешь» скрывался нормальный ум.

      А вот я не ответил, потому что не знал, что сказать. Впервые я очутился на другой стороне спора – той, которая защищает, а не той, которая нападает. Мне казалось бредом оправдывать образ жизни, который я всегда презирал. Я вдруг понял, что, наверное, и вправду со стороны выгляжу странно: критикую свою общину, но продолжаю цепляться за то, чему меня учили с самого детства. Я подумал, что мне никогда не хватит смелости покинуть общину – она была у меня в крови. Уйти – все равно что перерезать вены одну за другой и умереть обескровленным.

      Меня выгнали из «Ешива Хай Скул», но я продолжал одеваться как ультраортодокс. Одноклассники сбривали первые волоски на щеках и подбородке, я же их отращивал – длинные, редкие, отвратительные. Я всей