Вернись после смерти. Николай Александрович Юрконенко

с того, когда я вышел в тираж как закордонник и был направлен в Хабаровск на должность одного из заместителей Гоглидзе. Ну, прибыл сюда, представился ему, естественно, завязалась беседа. Разговор коснулся людей, с которыми приходилось работать или пересекаться. А когда дошло до моего польского периода, прозвучала и твоя фамилия. Вот так я узнал, что ты работаешь в Забайкалье. О тебе Гоглидзе отозвался в превосходных степенях, сказал, что неплохо знает и ценит как хорошего специалиста…

      – Значит, ему все-таки известно, что мы старые друзья-товарищи?

      – Получается, что так… – неопределенно кивнул Севастьянов и продолжил. – А через полтора месяца случилось то, что случилось: пришла шифровка от Гао Шаня и всё завертелось! Гоглидзе был вызван к Федотову в экстренном порядке – замаячили перспективы серьезной радиоигры с японцами. А буквально накануне отлета в Москву, заходит ко мне в кабинет Сергей Арсеньевич, вручает папку и объясняет, что данная подборка документов – моя должностная прерогатива. Изучайте, говорит, Андрей Иванович, и принимайте необходимые решения, пора вам начинать работать самостоятельно, уже второй месяц стажируетесь. Когда я стал просматривать эти самые документы, то увидел, что особо серьезного там нет: мелочёвка областного уровня, отчеты местной агентуры, кое-какая рядовая переписка… Но вот беру в руки эту бумагу, – комиссар кивнул на лист, лежавший перед Шадриным, – изучаю её содержание и натыкаюсь на твою фамилию…

      – Рапорт находился в конверте?

      – Нет, но судя по характерному сгибу, прибыл именно по почте.

      – То-есть, из Читы подобные стукачества приходят самым что ни на есть тривиальным способом?

      – Похоже на то, – подтверждающее кивнул Севастьянов. – Адрес отправителя наверняка туфтовый, адрес же получателя вообще отсутствует, скорее всего, письмо отправлено до востребования какому-нибудь там Ивану Ивановичу Пупкину… Посыльный от Гоглидзе является в почтовое отделение, предъявляет туфтовый же документишко и получает донос. Всё очень просто и оригинально: ни адресов, ни почерка.

      – Н-да… – Шадрин повертел в руках письмо, еще раз пробежался глазами по его содержанию, всмотрелся более пристально. – Ни одной расшатанной буквы с выраженным наклоном или неполным пробивом. Отсюда вывод: пишущая машинка – новая.

      – Я тоже пришел к такому заключению, – подтвердил Севастьянов. – А что можешь сказать об авторе?

      – Об а-а-вторе… – раздумчиво протянул Шадрин, не отрывая глаз от текста. – О нем складывается такое мнение: он хорошо образованный человек, грамотность и стилистика письма подтверждают это. Умеет ёмко строить предложение, логично мыслить. На машинке работает профессионально, оттиск четкий, оттенок ровный – пальцевые усилия совершенно одинаковые. Кроме этого, нет подтертостей и перепечатываний, отсутствуют какие-либо исправления. Ну, и главное: факты изложены довольно убедительно, а рубежи, где заканчивается истина и начинается ложь – затушеваны просто мастерски! В такую клевету трудно не поверить. Вот ты бы поверил, Андрей Иванович, а?

      – Разумеется – нет,