Вернись после смерти. Николай Александрович Юрконенко

– немедленно в Читу, вплотную заниматься этой чертовой «Свободой». И крепко помни: дело на контроле у самого «Хозяина»!

      – Забудешь тут, как же, – пробормотал Шадрин и кивнул на недопитую бутылку. – Ну, что, по стремянной, как говаривали забайкальские казаки перед походом?

      – Наливай! – отчаянно махнул рукой Севастьянов.

      Глава 9

      Был погожий поздний летний вечер. Над парками, улицами и площадями Москвы стихал приглушенный шум. Столица воюющей, истекающей кровью, но не сдающейся врагу страны, устало отходила ко сну.

      Верховный Главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин неторопливо прохаживался по своему огромному кремлевскому кабинету, держа в правой руке нераскуренную трубку. Его ноги, обутые в мягкие кавказские сапоги, ступали вкрадчиво и неслышно, словно не человек передвигался по отполированному паркету, а горный барс. На сутуловатой и чуть согбенной фигуре вождя красовался полувоенный мундир, без каких-либо знаков различия, сидевший на нем привычно и ладно. Но этого же нельзя было сказать о госте, стоявшем возле входной двери. Хотя в краповых петлицах его кителя красовались бордово-эмалевые ромбы комиссара государственной безопасности 3-го ранга, но по каким-то неуловимым признакам назвать этого человека военнослужащим не поворачивался язык, настолько не вязалась внешность со строгой военной формой, сидевшей на мужчине довольно мешковато. Создавалось впечатление, что эта одежда чужда владельцу, что ему, пожалуй, более привычен и удобен штатский костюм.

      Средний рост, полноватая фигура, интеллигентное лицо с мягкими, чуть женственными чертами, спокойные близорукие глаза за круглыми стеклами очков, совсем не по-генеральски стеснительно-смущённое, отчасти даже безвольное выражение рта и в довершение ко всему – нетрадиционная, совершенно неуставная прическа со взбитым волнистым вихром. Возникала невольная мысль: что некий профессор консерватории или преподаватель исторического факультета, этакий потомственный гуманитарий, шутки ради или для праздничного маскарада, надел генеральский мундир какого-то своего приятеля.

      Да, кто-то, наверное, мог бы так подумать, но только не Сталин. Уж кто-кто, а он-то совершенно точно знал, какая могучая воля и кипучая энергия, какая незыблемая стойкость, духовная мощь и отчаянная дерзость, скрываются за этой, довольно неприметной внешностью.

      Вождь приостановился, окинул генерала цепким взглядом прищуренных глаз и спросил, делая те, типичные ошибки в произношении, какие обычно случаются у горцев:

      – Скажьите, а как називается эта банда?

      – «Свобода», товарищ Сталин, – негромко, с деликатной готовностью сказал тот, дополнив тем самым портрет «профессора-гуманитария» – голос его тоже оказался совершенно не «генеральским», в нем начисто отсутствовала традиционная командирская сталь.

      – Так… – глуховато проговорил Верховный. – А какая числьенность у этой самой «Свободи»?

      – Согласно полученным агентурным данным, около восьмидесяти