Оковалки. Тайна Фрейда. Игорь Олен

не было, – начал Кронов. – Женщина – происк разума. Первозданный, – а он был цельный, – слушаясь разума, кой был докой «добра» со «злом», отделил в себе, «дóбром», мысленно «зло»; – в итоге Адам распался. «Злая» часть стала женщиной.

      Мальчик видимо покраснел, спросив: – А зачем эта «добрая» часть, сам знаете, любит «злую»?

      Кронов гадал про след, что серел на асфальте после ремонта, – круг, будто вытертый абразивом, – и говорил негромко:

      – Женщина и мужчина – части друг друга. Разум диктует, что половой строй вечен. Но первозданное манит памятью о единстве. Разум мешает и избывает тягу к слиянию, конъюгации, синкретизму средством морали. И мы несчастны. Счастье нам снится, только лишь.

      – Мы его потеряли, счастье?

      – Фрейд… – начал Кронов. И замолчал.

      Смешались и накатились ужасы снов, мучительный стыд непомощи псам, проколотые колёса, беды и муки, пыль в атмосфере – висшая с марта странная пыльность.

      – Фрейд, – вёл он, глядя, как уже снятый бокс три ремонтника грузят в кузов и отъезжают, но оставляют след на асфальте, будто от тёрки, – Фрейд, иже с ним, решили: людям нужней культура; мол, препарировать, править, мучить жизнь, чтоб познать её, даст нам столькое, сколько счастье нам дать не сможет; мол, боль познания лучше счастья… – Смолкнув, он вспомнил: круг на асфальте схож с прежде виденным у Оки зимой у обрыва кругом. Чтó там в кругу зимой как бы двигалось, здесь застыло. Близостью важного, колоссального по значению для него и для всех повеяло.

      Саша ждал его, наступив на «зебру» через дорогу. Джип с модным номером, с запылёнными стёклами, лез на них, и бугай орал:

      – Пшёл нá с дороги!

      – Скот! – крикнул Кронов.

      Маетность жизни сплавилась с матюком из джипа. Кронов, сорвавшись, крикнул не хаму, но свинствам разума, расчленившим жизнь, прикрепившим на клочьях бирки и разложившим их по сортам, достоинствам и порядкам, в коих не жизнь, но статус. Он крикнул нормам, выбравшим прессинг высшею ценностью и стирающим тех, кто против. Джип тормознул; бугай, приблизясь и вздевши Кронова, так что куртка напялилась на лицо, швырнул его, после поднял с асфальта пачку, – деньги, валюту, что от швырка упали, вывалясь из кармана брючины Кронова.

      – Это штраф с лохóв!

      Джип уехал.

      Саша в смятении бормотал: – В полицию… Фёдор Павлович, номер помню… Разве так можно?!

      – Можно, – Кронов вставал с асфальта. – Рядом, – сказал он, – те Патриаршие, где Булгаков явил нам дьявола. Но Булгаков не там искал. Дьявол – разум, кой разделял, чтоб властвовать… Но – что делим-то? Кто дал право делить естественность на добро и на зло? Всё делят, точно в мясницкой… Выпятили «добро» своё, а «зло» прокляли, этим выплеснув вместе с грязной водой ребёнка. И вот «добро» прёт опухолью, шанкром, – Кронов отряхивался. – Пыль везде…

      Мальчик глянул на солнце, скрытое пылью, и указал на пыльные окна. – Здесь эффект парника; глобальное потепление,