Обрывок реки. Геннадий Гор

Голубенького, – неожиданная развязка – говоря по-твоему…

      – Развязка. Купим сапоги, – негромко повторил Шаньгин.

      Зажглись фонари. Долетели звонки трамваев.

      Чурынь-н-н-н-н-н-н-н-н-н-га. Чу-рынь-н-н-н-н-н-н-н-н-н-га. Согнув колени, Голубенький лежал лицом в стене. Книга над закрытыми глазами висела в руке.

      – Одну пару на двоих, – говорил Шаньгин. Волосы ползли ему на глаза. Он встряхнул головой. – Будешь ходить на лекции по вечерам. Я на утренние, или как тебе удобнее.

      В окна шел вечер.

      – Завтра?

      – Завтра.

      II

      Утром они пошли покупать сапоги. Шаньгин, в чужих валенках, в порыжевшей кожаной куртке, еле поспевал за длинными ногами Голубенького, в чужих штиблетах.

      – Да! – вспомнил Шаньгин. – Получил повестку.

      – Что же это за повестка? – спросил Голубенький.

      – Понятно, из домпросвета, – засмеялся Шаньгин, – из библиотеки. Зажилил книги.

      Проскочил автомобиль. Прошли «Ведьму». Над дверью мерцала непотушенная лампочка. «Папиросница от Моссельпрома», – прочли на афише.

      – Библиотекарша из домпросвета, – засмеялся Шаньгин – Папиросница от Моссельпрома. Библиотекарша из домпросвета – тут же припомнилось. – Серая шапочка. Волосы светло-русые. Стоптанные каблучки… По лестницам и шкафам.

      – Пьера Бенуа. Нет, – роется в книгах.

      – Хотите «Борьбу и сердце» Молчанова.

      – Стихи? – Шаньгин не любит стихов – Сердце… Тащите сюда сердце. – Смеется…

      – Варя? – морщил лоб Шаньгин, – или Вера?

      Варя. – Показалась вывеска «Скорохода»: нарисованы туфельки. Такие же точь-в-точь. Вспомнил. – Нет, Вера. А фамилия… как же ее фамилия?

      – Шаньгин. Куда ж ты, – открыл Голубенький дверь «Скорохода».

      Магазин блестел. Пахло кожей.

      – Вам, – подскочил приказчик, – что угодно?

      Сели на скамейку. Голубенький примерил «джимми» на грязный, рваный носок.

      – Пожалуй, – размышлял над русскими сапогами Шаньгин, – взять эти.

      Остановились на русских сапогах.

      – Заверните, – попросил Шаньгин и обернулся к Голубенькому, – мне, понятно, они велики. Но тебе они в самый раз.

      – Не возражаю…

      Вышли. На улице потеплело. Брен – ногам.

      – Вера. Верочка, – мечтал Шаньгин о библиотекарше.

      – Знаешь, – оборвал его мечтания Голубенький, – надо повидать сестру.

      Выстреляли: полдень.

      – Откуда – сестра? – вздрогнул Шаньгин.

      – Я разве тебе не говорил? – нахмурился Голубенький. – Была в детдоме. Теперь служит здесь, в Ленинграде.

      – Так. Сестра, – когда же ты меня с ней познакомишь?

      Кланялись знакомые. Останавливались. Вытяжки? – интересовались те. – Нет. – Развертывали и показывали. – Солдатские.

      – А подошвы – не сносить.

      III

      Только что видел ее…

      Шаньгин прошел мост. Поскрипывали сапоги. Махал руками и улыбался: выругала за книгу.

      Рылся в памяти, – не задерживайте, если не хотите, чтобы оштрафовала!.. Серое