Русланиада. Владислава Николаева

вставать.

      Марла бросилась ему на ноги со всей силой поразившего её откровения:

      – Не уходи! Не уходи! Не уходи! – по холодным, как чужим, щекам полилась тёплая влага. Марла хваталась пальцами за мокрые штанины, тянула его сесть к костру, хотя бы не уйти от костра, хотя бы не уйти далеко от костра, хотя бы не уйти…

      Он не сказал, что должен, как она опасалась. Он сказал жёстче и бескомпромисснее.

      – Я уйду.

      Марла рухнула, заходясь слезами. Из горла не исторглось ни звука.

      – Позаботься о нём.

      Он вздохнул и больше говорить не стал. Марла с силой подняла лицо с рук, она лежала на сером песке, как молящаяся, сложив под собой ноги и уперев локти в землю.

      Он шёл по кромке воды. Сапоги потерял на глубине, нёс в руке свёрнутую жгутом, выкрученную рубаху. Над водой вспыхнул первый луч солнца. Поднялся вертикально, поперёк горизонта, и стал опускаться, как падающая палка, словно хотел лечь на воду. Луч обрубился, коснувшись Юрика, очень ненадолго – его уже не было, свет точно принял его, слился с ним, унёс его, дел его куда-то… Марла больше не могла сдерживать рыдания, лицо упало на упёртые в песок руки…

      Ларь

      Сердце плакало. Надрывалось от боли. Тщетность приводила в оцепенение. Руки застывали, как от парализующего яда. Довелось отведать однажды в молодости. Мне стало так плохо, так плохо. Ох, для чего всё было? Для чего был труд, для чего радость выполненного долга? Я посвятил целый день работе и что получил? Нет ничего более убивающего, сводящего с ума, чем долгая, напрасная, сведённая на нет работа, работа, приведшая в никуда, ни к чему…

      Хорошо, что никто не видит моей беспомощности, моего отчаяния. Не видит и не знает, что был момент слабости.

      Ох, я снова почувствовал себя ничтожно слабым. Что я могу в этой жизни? Достойно выполнять свою работу. Моё предназначение, мой долг… Но и что с того, когда она совершенно ничего не стоит, когда её так просто растоптать, превратить в ничто, в ноль, в шиш…

      Я жался в комок, подтягивая колени к подбородку, глотал непрошенные слёзы, а они бежали, скудные, маленькие, лились по высохшему от старости лицу. Давно мне не было так плохо. Я чувствовал себя несчастным. Много лет не испытывал подобного. Момент слабости в действительности длился долгие часы, и глупо было называть своё оцепенение мгновением, ведь обманывать кроме себя было некого.

      В произошедшем не было моей вины. Я сделал, что должен был, и занялся новым делом, я не мог предугадать, что он появится. Кто мог? Может, Хозяин. Он много видит, много знает, но о таких вещах не говорит. Мы видим его нечасто… Но этот появился когда-то.

      Как обычно никто не мог вспомнить, когда именно появился новый слуга. Он просто возник, как и все мы, немой и неловкий. Хозяйка сразу его невзлюбила. Тем вечером, когда я впервые увидел его, она хлестала его уздечкой по щекам в чулане рядом с ларцом. Меня не удивило, что его приняли в услужение. У него было осмысленное лицо, он был молод и здоров. Имея для начала эти качества, можно стать достойным работником.

      Но потом он отшатнулся. Как мог