Зов ночной птицы. Роберт Маккаммон

пришлось несладко, – продолжил мужчина. – Может, расскажешь мне об этом?

      Между тем пальцы Мэтью вновь занялись делом, щупая и нажимая, а его детский лоб рассекли задумчивые складки.

      – Где твои родители? – спросил Стаунтон.

      – Умерли, – ответил Мэтью, хотя, вообще-то, отвечать не собирался.

      – А какая у вашей семьи фамилия?

      Мэтью постучал по окну костяшками пальцев.

      – Как получилась такая диковина? – спросил он.

      Стаунтон помолчал, склонив голову набок. Затем протянул худую руку в старческих пятнах, взял со стола перед собой очки и водрузил их на нос.

      – Такие вещи делает стекольщик.

      – Стекольщик? А это что такое?

      – Это человек, который занимается изготовлением стекла и потом вставляет его в свинцовые рамы.

      Мэтью встряхнул головой, все еще не понимая.

      – Этот вид ремесла появился в наших колониях совсем недавно, – пояснил Стаунтон. – Тебя он интересует?

      – Отродясь не видал ничего эдакого. Окно как бы открыто, но и закрыто притом.

      – Да, пожалуй, можно сказать и так. – Директор слегка улыбнулся, что смягчило черты его худого лица. – А ты не лишен любознательности, верно?

      – Я лишен всего вообще, – сурово и твердо заявил Мэтью. – Налетели эти сучары и лишили нас всего. Обобрали подчистую.

      – За сегодняшний день я повидал шестерых из вашего племени. И ты первый из всех, кто проявил интерес к окну. Так что, я думаю, любознательность у тебя есть.

      Мэтью пожал плечами. Затем, ощутив давление в мочевом пузыре, задрал подол своей хламиды и помочился на ближайшую стену.

      – Я вижу, ты привык вести себя как животное. Теперь придется отвыкать от некоторых вещей. Облегчаться надлежит в горшок – и в уединении, как положено джентльмену, – иначе ты получишь два удара розгами от нашего мастера наказаний. Сквернословие также карается двумя ударами. – Голос директора зазвучал весомо, а глаза за стеклами очков посуровели. – Поскольку ты здесь новичок, я оставлю это первое проявление дурных привычек без последствий, но за собой ты все уберешь, разумеется. Если же ты проделаешь нечто подобное еще раз, я лично прослежу, чтобы тебя выпороли должным образом, а наш мастер наказаний – можешь мне поверить, сынок, – очень хорошо знает свое дело. Ты меня понял?

      Мэтью собрался было вновь пожать плечами, отвергая претензии старика, но ощутил на себе его грозный взгляд и смекнул, что ему это может больно аукнуться. Посему он ответил кивком, а потом отвернулся от директора и вновь сосредоточил внимание на окне. Он провел по стеклу пальцами, нащупав незримые неровности.

      – Сколько тебе лет? – спросил Стаунтон. – Семь? Восемь?

      – Между тем и тем, – сказал Мэтью.

      – Ты умеешь читать и писать?

      – Малость кумекаю в числах. Десять пальцев на руках и десять на ногах. Вместе выходит двадцать. Вдвое против того будет сорок. А ежели еще удвоить, это будет…

      Тут он задумался.