Вологодское разорение. Александр Быков

фигурой, чернобровая, с косой льняного цвета.

      В то время служанок редко хорошо одевали, они больше ходили в обносках, но Соколовы девушку привечали: у ней и серьги в ушах, и сорочка вышита так, как будто не сирота пред тобой, а девушка-невеста из хорошей семьи.

      – Что это ты, Тимоша, там ковыряешь? – спросила Феклуша.

      – Это тайное, тебе – то что за дело? – покраснел парень.

      – Ну покажи, мне любопытно дюже, – ласково протянула девушка.

      – Ладно, – вдруг охотно согласился работник, – покажу. Вот, – он достал изделие, – это цветок, крин называется.

      В руках его действительно был вырезанный в бересте цветок лилии.

      – Кому это наладил? Сознавайся! – озорно спросила Феклуша.

      – Кому, кому… – снова покраснел парень. – Может, тебе, – и протянул руку с цветком Феклуше.

      – Мне? А на что мне? Я живые цветы люблю!

      – Так осень скоро на дворе, новогодье! Не сыскать уже цветов, одна трава. А этот, смотри, как живой, только из бересты.

      Новый год, начавшийся в первый день месяца сентября, уже принес в Вологду и первые заморозки, и осеннюю непогоду.

      – Занятный ты, Тимоша! Ладно, уговорил, возьму твой крин.

      Феклуша посмотрела на цветок, потом вдруг пристально взглянула на приказчика и спросила:

      – А что сей крин означает?

      – Крин – цветок не простой, он тебя от злых сил охранит.

      – Так меня Христос охраняет! Ты что, веришь в бересту?

      – Не в бересту, а в живую силу. Оглянись, сколько миров вокруг, у каждого свой мир: у малой букашки, у цветка и у человека. Вроде как рядом, а друг другу не мешают. Потому как все в мире живет, в согласии, по неписаным правилам, уму человечьему недоступным.

      – Ишь ты, как говоришь мудрено, словно дьяк. Кто тебя этому научил?

      – Отец научил, а его дед, испокон веку так.

      – Кто же твой батюшка, неужто книгочей? Если у него сын такой разумный уродился, почто он его в работники отдал?

      – Он не отдавал, я сам ушел мир посмотреть. Что я в деревне видел? А тут город… Норов тут особенный, постичь его не всякому дано. Ты не смотри, что я в лавке сижу, при малом деле. Это по первости – грамоту и счет денежный я освоил, придут года, буду свое дело заводить.

      – Ишь ты какой, Тимоша! – Феклуша удивленно приподняла бровь. Работник перехватил это взгляд и вдруг, словно решившись на что-то важное, молвил:

      – Феклуша! Давай вечор увидимся, мне говорить с тобой надо много.

      – Так говори тут, кто мешает?

      – Неможно в лавке: вдруг кто зайдет, помешает.

      – Так нет пока никого. Успевай, мне недосуг, хозяйка отпустила на недолгое время. Я к старцу Галактиону спешу, он меня привечает. Слово доброе скажет, а уж я ему чем могу помогаю. Святой человек – за нас, грешных, страдает…

      – Это который келейку на речке Содимке сложил, что ли?

      – Он самый, Галактион!

      – А почто он вериги железные носит?

      – Не знаю, спрошу. Наверное, обет дал страдания за веру православную.

      – Не понимаю