Привет из прошлого. Ксения Чайкова

того – родными. Где-то я уже видела такие, причём неоднократно. И испытывала к их хозяину положительные эмоции. Кажется, даже любила.

      Остальные части тела интереса не вызвали: красотой парень не блистал, статью не отличался, оригинальностью какой-то или чем-то примечательным похвастаться не мог. Да и вообще был какой-то обыкновенный, простецкий, неприметный, как говорится, на танаанку пучок. Вихрастый, веснушчатый, с уже поджившим порезом на щеке и ярко-красным пятном расчёсанного комариного укуса над бровью. Волосы какие-то не то каштановые, не то серые, всколмаченные, неухоженные, как хвост мужицкой кобылы. Костяшки пальцев в ссадинах, ногти обломаны, одежда пыльная. Поди ж ты, а ведь наверняка отпрыск какого-нибудь знатного семейства – простых смертных даже горшок ночной паладинам подавать не берут, а уж в ученики да оруженосцы – тем более.

      – Ооо… оч… кха-кха… очнулась вроде… – просипел предмет моего настороженного внимания, отчаянно пытаясь скрыть заикание за благородным покашливанием. Получилось плохо, я передёрнула плечами, стараясь принять наиболее удобную позу, и отвела столь смущавший его взгляд. Не будь рот занят – ещё и разухмылялась бы понимающе.

      – Ага! – неприкрыто возрадовался паладин. – Не сдохла-таки. Я ж говорил – живучая, как все исчадья тьмы. Возблагодарим же Прекраснейшую за очередную победу, которую она, в премудрости своей бесконечной, даровала своим верным слугам!

      Мужчина и мальчишка благочестиво опустились на колени. Лицами на восток, как и полагается при молитве. Одного лишь они не учли: премудрая богиня не надоумила своих прихвостней не сажать свежеизловленную чернокнижницу лицом на запад, спиной к старому клёну. Осознав, что стоит на коленях перед порождением зла и скверны, мальчишка покраснел, как бурак, и смущенно потянул наставника за рукав. Тот, однако, не пожелал отвлекаться от благочестивого бормотания и лишь раздражённо дёрнул головой, мол, отвяжись. Вэл бурел всё больше, явно осознавая откровенно богохульный характер происходящего, но, не умея облечь свои противоречивые чувства в простые и понятные слова, молчал и лишь беспомощно таращил глаза. О молитве он уже думать просто не мог. Я милостиво кивнула головой и постаралась принять позу, в которой богомазы обычно изображают сидящую Луноликую на фресках и полотнах: спина прямая, ноги вместе, руки лежат на коленях, голова смиренно опущена, глаза смотрят вниз. Право слово, лишь всевозможных трогательных тварей – белочек там, зайчишек – тянущихся ко мне, как к богине, не хватало для завершения образа. А так даже одета я была вполне подобающе – в нечто мятое, невнятное, изорванное в пылу борьбы (вообще-то это была ночная рубашка, собственноручно мною некогда вышитая, а теперь имеющая такой вид, что ею побрезговал бы и храмовый попрошайка). Богиня-то наша тоже не придворными нарядами форсила, когда лик свой чудесный людям явить изволила, а в рубище ходила, босыми шагами землю мерила.

      Я, кстати, тоже была босиком. Возмущение, охватившее мою бедную больную голову при виде голых