Исчезнувшая страна. Валерий Дашевский

как через вату. Мне показалось, что рев в зале становится всё громче, а потом будто я совсем оглох, и вдруг я понял, что в зале очень тихо, и только отчетливо слышен голос рефери:

      – Три!.. Четыре!.. Пять!..

      Папа стоял на колене, опираясь перчаткой о пол ринга. Лица его не было видно, и Карташов стоял спиной в дальнем углу.

      В зале было очень тихо, и Карташов словно застыл в углу. И я подумал, что они добились своего: вот папа стоит на колене, и я не вижу его лица, так почему они не кричат теперь, когда для этого самое время, вот теперь им полагается кричать и топать ногами, и вдруг почувствовал, что лицо у меня мокрое и меня всего трясет, и понял, что плачу, а тяжелая рука гладит меня по спине, и кто-то, сидящий рядом, шепчет мне на ухо:

      – Успокойся, пацан! Это же просто нокдаун!

      А потом папа встал.

      Он поднялся толчком, когда рефери сказал «семь!», прошелся вдоль канатов, а когда рефери сказал «восемь!», повернулся, и у него было такое лицо, какого я в жизни не видел. Он стоял у канатов и ждал, пока Карташов пойдет на него.

      Рефери придержал Карташова, папа потер перчатки о грудь, показывая, что готов, а рефери смотрел на папу. Потом сказал:

      – Бокс! – и отступил в сторону.

      Карташов, примериваясь, пошел на папу.

      Когда он подходил, папа поднял перчатки. Карташов качнулся и ударил его слева раз, а потом еще раз, и папа закрылся. Потом нырнул, и, ворвавшись в ближний бой, связал Карташова, не давая ударить, они разошлись, и папа пошел по рингу, опустив руки, совсем открытый, и секундант крикнул Карташову из угла:

      – Осторожно, Сережа!

      Потом я увидел, как они сшиблись в ближнем бою и папина капа поскакала по рингу, рефери подобрал ее и бросил дяде Вите. Карташов приближался к папе, и когда они были на расстоянии удара, папа пустил в ход левую. В зале кричали, не переставая, и папа послал Карташову бешеный боковой в голову, Карташов закрылся, и кто-то захлопал, и звук хлопков растворился в общем крике, папа отступил назад, и, едва Карташов принял стойку, вошел к нему в ближний бой. Он с каждым мгновеньем наращивал темп, и теперь сам Карташов пробовал связать его; освободившись от захвата, папа пробил по нему три двойных удара, всё быстрее и быстрее. Я вскочил со скамейки. Кто-то в публике кричал:

      – Концовку, Сережа!

      И Карташов ударил папу навстречу, папа ушел и пробил левый сбоку через руку. Карташов налег на папу, и папа ударил его снизу, потом еще и еще раз, голова Карташова запрокинулась. Я видел, как ноги у него подогнулись, и медленно, словно нехотя, он осел у папы в ногах.

      – Раз! – сказал рефери и выбросил большой палец.

      Папа, не оглядываясь, пошел в дальний угол. На пятом счете Карташов поднялся. Его повело вдоль канатов так, что он едва успел схватиться за них, и тут ударил гонг.

      Звук его потонул в общем крике, не было слышно, как рефери отсчитал нокдаун до конца. Карташов обнял папу, они вместе пошли в его угол, а рефери, перегнувшись через канаты, собирал судейские записки. Только мне казалось, я ничего не вижу, кроме папиного лица.

      Папа