Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица. Владимир Александрович Андриенко

качестве служанки месяца января, 2-го дня, года 1760-го. И ровно спустя месяц она умерла.

      – Причина смерти? – спросил Цицианов.

      – Ожоги! И это засвидетельствовано. Я выделил эти документы.

      – Причины ожогов указаны? Где бумаги? – спросил Соколов.

      Иванцов передал ему лист, и Степан Елисеевич стал его читать. Но ничего особенного там не нашел.

      – И что? Здесь сказано, что девка обожгла себя горячим утюгом. Это ничего не доказывает. Да таких случаев можно набрать сто по одной Москве. Третьего дня в доме Голицына конюх опрокинул на себя бадью с кипятком и от тех ожогов скончался. И Голицына обвинить в душегубстве?

      – Но я, Степан Елисеевич, по тому делу не токмо бумаги читал, а еще и с крепостной девкой Домной, что в настоящее время при Салтыковой состоит беседу имел.

      – И что сказала вам девка? И, главное, где вы встретили её? – стал интересоваться Соколов. – Не домой же вы к ней ездили?

      – Нет, не домой. Ту девку Домну я встретил случайно. Мне на неё указал архивный чиновник. Вот де на улице стоит девка из дома Салтычихи. Я бумаги схватил и на улицу. Девку догнал, и сумел разговорить.

      – И что она сказала?

      – Как раз по Марье Петровой.

      – Вот как? Сразу по тому делу, по коему ты бумаги читал? – удивился Цицианов. – Редкая удача.

      – Редкая? – спросил Соколов. – И, ты князь, в такие совпадения веришь?

      – Всякое бывает в жизни, Степан Елисеевич. Но говорите далее, Иван Иванович.

      – Сказала мне Домна, что девка Марья Петрова в горницах барского дома мыла полы. И помещица была той работой недовольна. И за то стала бить Марью скалкой. Затем девку отдали гайдукам, и те её били батогами. Затем её избитую снова привели к помещице. Та схватила утюг, коим девки гладили белье, и прижигать стала избитую. А когда утюг остыл, то снова велела его на кухне на огне накались. После того девке было велено полы перемыть, но она к тому была неспособна. И барыня, распаляясь еще пуще, снова стала девку бить скалкой, пока та не умерла.

      – И Домна сие видела сама? – спросил Соколов.

      – Нет. Она в те поры еще при барыне не состояла. Но про сие слыхала от других слуг.

      – Имена слуг Домна назвала?

      – Нет, Степан Елисеевич. Я про то не спросил.

      – Тогда сие не доказательство, Иван Иванович. Такое дело рассыплется сразу же. Что у нас имеется? Свидетельство про ожоги? Нужны свидетели того преступления. А Домна не свидетель. Она самолично ничего не видала.

      – Но она может назвать тех, кто сие видал. Да и у нас есть жалобы крепостных, – вскричал Иванцов. – Тех, кто подал челобитную императрице. Разве нет? В этом направлении и нужно проводить главное следствие.

      – Жалоба может быть простым наветом крепостных на свою барыню. Жалобу нужно доказать. Что скажете на это вы, князь? – Соколов посмотрел на гостя из Петербурга.

      – Именно за этим меня и прислали. Раскопать, правду ли писали доносители. Императрица наша склонна им верить. Но просто так осудить знатную дворянку по жалобе крепостных