Рюссен коммер!. Елизавета Александрова-Зорина

арест, – зашептал он мне. А потом ещё тише, так что я едва расслышала: – И беги, беги отсюда.

      – Да куда?

      – Куда глаза глядят!

      – Следователь сказал, что, если буду хорошо себя вести, меня переведут в статус свидетеля.

      – Ты веришь следователям? Вот так новость. Человек, который пошёл на сделку, не является свидетелем в полном смысле слова. У тебя будет особый процессуальный статус. Вместо пятнадцати лет дадут пять, например. Но ты должна понимать, что это сделка без гарантий. Можешь и пятнадцать получить, несмотря ни на что.

      Он нервно взглянул на часы.

      – Куда глаза глядят, – повторил адвокат на прощание.

* * *

      Меня несколько раз вызывали на допрос, и я подтвердила свои показания. Каждый раз, когда встречалась со следователем, грудь начинала нестерпимо болеть, напоминая о пытках. Один раз меня вырвало на стол. Он достал из стола пачку салфеток и протянул мне, чтобы вытерла за собой.

      – Ты ведь хочешь, чтобы я тебе помог?

      – Хочу. Что я должна сделать?

      Он посмотрел на меня долгим, испытующим взглядом.

      – Делай то, что делаешь. Рассказывай правду, и всё будет хорошо. Ты спуталась с опасными ребятами, больными на голову фанатиками, ты была глупая и наивная, но готова исправиться. Всё будет хорошо, – снова сказал он, как тогда, на пытке.

      Меня перевели в обычную камеру. В ней было людно и тесно, но всё же лучше, чем в транзитной. В несколько рядов стояли двухъярусные кровати, рядом с ними – приваренные к полу тумбочки. Был туалет и душ, правда, без горячей воды. Ещё комнатушка, которая называлась тут кухней, со столом, скамейками, холодильниками, где можно было хранить продукты, и «корма» – откидное окошко, в которое подавали еду. Повсюду, в дверях и стенах, торчали глазки, даже в туалете.

      – Зовут как? – подошла ко мне женщина, невысокая, полная, с короткой стрижкой и татуировкой на затылке.

      – Лиза.

      – По какой статье?

      – По двести пятой. Организация и участие в террористическом сообществе. Жду суда.

      Женщина поморщилась:

      – О, да ты политическая. Принесла нелёгкая. А семья? Дети?

      – Мама, в другом городе. Детей нет.

      Она показала мне моё место, на втором ярусе, у двери. За сотрудничество со следствием следователь передал мне посылку. Я положила вещи в тумбочку: зубную щётку и пасту, мыло, крем для лица и для рук, масло для тела, дезодорант, мочалку, блокнот для записей, набор ручек с синей пастой (другие цвета в СИЗО запрещены ещё с советских времён), шахматы на магнитах, пластиковую посуду – чашку, ложку, вилку, тарелку – и две книги: Фуко – «Надзирать и наказывать» и Франкла – «Скажи жизни “Да”». Я подумала, что у моих друзей неплохо с чувством юмора.

      – Первый раз, что ли? – спросили меня.

      – Нет, раньше административки были.

      – Ну а чего напуганная такая? Расслабься, – сказала другая, постарше, со спутанными седыми волосами. – Тут тебе не как в кино, насиловать и бить не будут.

      – Всё как на воле, только выйти, сука, нельзя, – засмеялась третья, свесившись