Рюссен коммер!. Елизавета Александрова-Зорина

тебя, перестань,

      Ты стреляешь из автомата.

      Попросила тебя – оставь,

      А так влюбилась, сука, сильно!»

      – Выключи этот бред.

      – Да это моя любимая, – сделал он ещё громче.

      Мы выехали за город, в сторону озера Гирвас. Когда дома кончились, я смогла разогнуться и сесть удобнее. Прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрела на лес за окном, грязные снежные сугробы и потрескавшийся лёд на озёрах. Снег тут обычно до мая не сходит.

      Увидев посреди дороги мужчину в охотничьей одежде, Петька притормозил.

      На обочине был припаркован танк, только без пушки. Мужчина подошёл ближе, и я узнала Петькиного отца.

      – Я же просила тебя никому не говорить обо мне, – втянула я голову в плечи. – Никому.

      – Батя тебя вот такую помнит, – Петька поднял руку на метр. – Забыла, что ли, как он тебя на спине катал?

      Петькин отец открыл мою дверь.

      – Вытряхивайся.

      Я вылезла, испуганно глядя на него снизу вверх.

      – Это танк?

      – Дура, тягач это. Давай внутрь.

      – Шутите?

      – Лезь, говорю, быстро. Через люк лезь, дверь не открывается.

      Я посмотрела на Петьку, но он только кивнул, мол, не спорь, полезай. Я кое-как забралась на броню и неуверенно заглянула внутрь через откинутую крышку люка.

      – Мы что, штурмом границу брать будем?

      – Лезь, сказал! – рявкнул Петькин отец, и я полезла.

      Внутри было тесно и холодно, всюду лежали инструменты, лопаты, мешки. Петькин отец спустился следом и сел в кабину.

      – Нам эту мотолыгу воинская часть списала, – сказал он, заводя мотор. – Для поискового отряда.

      – А что вы ищете?

      – Самолёты сбитые, те, что после войны до сих пор лежат. Немецкий вот нашли осенью, с лётчиком внутри. Там, в мешке, рядом с тобой.

      – Кто? – вжалась я в железную стену. – Кто в мешке?

      – Кто, кто, – раздражённо прикрикнул он. – Лётчик в мешке.

      Я покосилась на чёрный мешок, совсем небольшой, не больше, чем пакет для мусора. Удивительно всё-таки, что все мы, и я тоже, когда-нибудь поместимся в таком мешке.

      – Короче, тряпку видишь? Она грязная, но другой нет. Ложись на пол и прикрывайся. Я скажу, когда вылезать. – Мы ехали через лес, внутри всё ревело и грохотало, и Петькиному отцу приходилось орать. – Доедем до места, где контрольно-следовая полоса без колючки. А дальше ты сама.

      Я легла на пол, стараясь не смотреть на чёрный мешок, взяла тряпку, всю в грязи и налипшей высохшей траве, и натянула на себя. Тряпка пахла болотом, землёй и сыростью. Наверное, на неё складывали кости и разные вещи, найденные металлоискателем, оружие, пули, фляжки, продырявленные каски. Я вдруг подумала, что не успела попрощаться с Петькой, даже не обняла его напоследок.

      – Ты знаешь, что я сын спецпереселенца? – перекрикивая громыхающий мотор, спросил Петькин отец. – Он железку эту грёбаную строил, поняла? И потом воевал ещё, и погиб в первую же осень, и могилы своей нет, общая, как барак. В жопу всё это.

      Железную