Рюссен коммер!. Елизавета Александрова-Зорина

общения.

      – Да, лыжи я тоже люблю. И оперу.

      Не зная, что ещё рассказать о себе, мы просто пошли по набережной. С одной стороны тянулись уличные кафе, а с другой были припаркованы яхты.

      С борта Cinderella донеслась песенка Петры Мёде, с которой она выступала на «Евровидении»:

      Proper and polite and private is our style

      Never ever talk on a train

      And if we see a stranger throw us a smile

      He’s either a drunk or insane.

      – Ты родился в Стокгольме? – спросила я. Не потому, что мне это было интересно, а просто чтобы хоть что-то спросить.

      Бу презрительно скривился:

      – Разве я похож на стокгольмца?

      Я пожала плечами. Никогда не думала, что это для кого-то могло прозвучать обидно.

      – Я из Керуны, – гордо сказал Бу. – Знаешь, где это?

      – О да, знаю, это Заполярье, – обрадовалась я. – А я из Мурманской области.

      Бу посмотрел на меня с любопытством. Потом достал мобильный, открыл Google Maps и попросил показать ему мой город. Я ткнула пальцем в то место, где российско-финская граница вдавалась клином в Кольский полуостров.

      – Почти что на одной широте, – уважительно закивал Бу. И в его взгляде появилась даже какая-то нежность.

      Мы зашли в кафе. Официант принёс меню и пледы.

      – Слабый алкоголь – для изнеженных стокгольмцев. А суровые северяне пьют водку, – сказал Бу и заказал две по пятьдесят.

      Когда официантка принесла водку, Бу поднял стопку:

      – Na zdorovje!

      – Нет-нет-нет, мы так не говорим никогда! – замотала я головой. – Это штамп из голливудских фильмов. Так говорят поляки, а не русские.

      – Вы никогда не говорите «Na zdorovje»? – удивился Бу. – А что же вы говорите?

      – «За встречу» – если пьём с друзьями, «за знакомство» – если с кем-то новым.

      Бу попробовал повторить, но вышло кое-как. Мы выпили и заказали ещё по пятьдесят.

      Стоило нам выяснить, что оба выросли за полярным кругом, как между нами появилась какая-то неуловимая близость. Мы по-прежнему много молчали, но это молчание больше не тяготило.

      – Мы, шведы, любим быть правильными, – наконец сказал Бу. – Говорить правильные вещи, совершать правильные поступки. И очень гордимся тем, что мы правильные.

      – О, ну, русские-то наоборот. Мы очень любим быть неправильными. Произносить вызывающие речи, совершать безрассудные поступки. Это для нас предмет особой гордости.

      Мы выпили за то, что мы такие разные.

      Когда нужно было чем-то заполнить разговор, я обычно рассказывала новости из России. На шведов действовало безотказно, они слушали, как дети слушают страшные истории перед сном, про чёрную руку, скажем, или гроб на колёсиках.

      – Наша полиция арестовала отшельника-старовера.

      – Кого?

      – Отшельника. Старовера. Он шёл из Сибири босиком, с посохом, завернувшись в тряпку.

      – Почему босиком? – не понимал Бу. – Почему завернувшись в тряпку?

      – Потому что он отшельник, они странные, эти отшельники.

      Бу опрокинул стопку и так посмотрел на меня, что я прочитала в его взгляде: «Да вы все там в вашей России