Стеклянная женщина. Кэролайн Ли

реже.

      – Что?

      – Пабби говорит, что… – Она выдернула травинку с корнем. – Мне нужно проводить больше времени в одиночестве.

      – И что же ты будешь делать? – Паудль посадил кляксу на пергамент и ругнулся себе под нос. Роуса легонько пнула его носком ноги.

      – Он говорит… – Она спрятала лицо в ладонях. – Говорит, что мне надлежит готовиться к замужеству.

      – К замужеству? – Паудль выпрямился, недоуменно улыбаясь, будто она пошутила. – Но ведь старый Снорри Скумссон такой завидный жених, что тебе его в мужья не заполучить.

      Роуса хихикнула, но смешок этот прозвучал как всхлип.

      Улыбка Паудля померкла.

      – Стало быть, я должен видеться с тобой реже, потому что ты замуж выходишь?

      Роуса кивнула.

      – За кого-нибудь из… Я даже не знаю откуда. Пабби говорит… Он считает, что я должна найти себе достойного мужа. Влиятельного.

      Паудль растерянно моргнул, и у Роусы внезапно пересохло во рту.

      – Ты прямо как Гудрун из «Саги о людях из Лососьей долины». Мужчины будут биться насмерть, чтобы завоевать твою любовь, – сказал он наконец и щелкнул пером, так что брызги чернил полетели ей в лицо.

      Роуса вытерла их и мазнула перепачканным пальцем по его щеке.

      – Не трать чернила впустую, болтун!

      Паудль заулыбался.

      – Я тебя рассмешил, а значит, не впустую.

      Больше о замужестве они не говорили, и спустя некоторое время Роуса уснула, прикрыв лицо рукой. Проснулась она оттого, что ей щекотали живот. Она потянулась туда, чтобы смахнуть докучливое насекомое, и пальцы ее наткнулись на обнаженную кожу. Пока она спала, платье задралось, и теперь ее живот был весь испещрен буквами, которые вывел на нем Паудль.

      Роуса села.

      – Ты что творишь? – вскрикнула она. – И как мне, по-твоему, все это смыть?

      – Я… я не знаю. – Покрасневший Паудль не решался встретиться с ней взглядом. – Твое платье завернулось, и я думал, что ты посмеешься, а потом… Ты просто… И я не мог… – Он отвернулся.

      Она с улыбкой наклонилась к нему.

      – Болван. Намочи рубаху в ручье, чтобы я стерла ею чернила. Вот так и поплатишься за то, что разрисовал меня: будешь ходить в холодной мокрой одежде.

      Она ждала, что он засмеется, но он поднялся, не глядя на нее, и чуть погодя возвратился в мокрой рубахе.

      Она сощурилась.

      – И? Я ведь не могу с тебя ее сорвать.

      Он сглотнул, медленно поднял руки и стянул рубаху.

      Роуса уставилась на него. В последний раз она видела его без одежды прошлым летом, когда они плавали вместе, и тогда его руки, грудь и живот почти не отличались от ее собственных: гладкие, совсем детские. Теперь же он раздался в груди, а торфа накопал и перетаскал так много, что под кожей проступили твердые мускулы.

      Паудль протянул ей мокрую рубаху, и она вдруг обнаружила, что не в силах взять ее.

      – Держи, – пробормотал он.

      Роуса мотнула головой: отмоется как-нибудь потом, а ему лучше одеться. Но он, должно быть, неправильно