Стеклянная женщина. Кэролайн Ли

и окинула дверь мрачным взглядом, как будто это дверь была виновата в том, что ее разбудили.

      – Святые угодники! – пробурчала она. – Открой, Роуса.

      Роуса притворилась, будто так увлеклась вязанием, что не слышала просьбы. Постучали еще раз. Она по-прежнему сидела неподвижно, пока мама, все еще кашляя, не махнула рукой в сторону двери.

      Роуса вздохнула, отложила работу и отворила дверь. Поток света ослепил ее, и она только и сумела различить, что высокую широкоплечую фигуру.

      – Komdu sœlar og blessaðar, – сказал Йоун низким, грудным голосом.

      Она заслонила глаза от света.

      – Komdu sœll og blessaður.

      Сигридюр из постели проворчала:

      – Если это купцы, закрой дверь. Мы продали обеих коров и всех овец, которых можно было продать. Больше мне не от чего избавляться.

      – Мама, это гость. Мужчина, – укоризненно прошипела Роуса. Она снова повернулась к стоящему на пороге и улыбнулась: – Извините нас. После смерти пабби мама недолюбливает чужаков. Вы Йоун Эйрихссон, bóndi Стиккисхоульмюра.

      Гость неловко склонил голову, и Роуса сочла это за поклон.

      – Он самый. Позволите войти?

      Под темными усами блеснули белые зубы, и лицо его смягчилось.

      Сердце Роусы гулко стучало, но она снова улыбнулась в ответ.

      Сигридюр поджала губы и попыталась сесть на постели.

      – Не обессудьте. Мой муж умер несколько месяцев назад, и…

      – Соболезную вашей утрате.

      Сигридюр коротко кивнула.

      – Говорят, и ваша жена тоже умерла.

      Он вздохнул.

      – Два месяца тому назад.

      – Всего лишь? Я слыхала, будто вы схоронили ее ночью, а уже наутро отправились рыбачить. Что жена померла, что собака сдохла.

      – Мама! – ахнула Роуса.

      – Так и есть. Только погляди на него.

      Йоун сложил ладони в молитвенном жесте.

      – Я похоронил ее один, это правда. Я не… – Он вздохнул, поскреб бороду. Лицо его было обветренным, в уголках рта пролегали глубокие складки, взгляд вдруг потемнел, словно захлопнули дверь. – Моей жене внезапно сделалось худо. Меня это… ошеломило. Она родом из-под Тингведлира, и в моем селении у нее было мало друзей.

      Роуса вскинула руку.

      – Я прошу прощения. Мама все еще скорбит, и… Боль потери остра, мы ощущаем ее каждый день.

      Она указала на просевшую дерновую крышу и проломившиеся балки – древесину для починки можно было приобрести только у заезжих купцов. Из вежливости Йоун не стал откровенно разглядывать эти признаки бедности, но сочувственно кивнул.

      – Вы не обязаны оправдываться, – продолжала Роуса. – Все согрешили и лишены славы Божией[4].

      – Верно. – Лицо его просветлело, и голос потеплел.

      Сигридюр фыркнула. Когда Магнус был жив, она вела себя сдержанней, но после его смерти перестала заботиться о том, что о ней подумают.

      Однако Йоуна, казалось, это ничуть не задело. Он тяжело вздохнул.

      – У меня, как и у всех, есть враги, которым

4

Рим. 3:23.