Белая обезьяна, чёрный экран. Ольга Аникина

вошёл в мою палату.

      Я лежал на койке одетый, поджав ноги к животу. Глаза мои были закрыты.

      От меня осталась только оболочка. Так бывает, когда в комнате после пожара остаются пустые обгорелые стены. Любое действие, будь то чистка зубов, дорога в сортир (четыре шага от кровати и четыре обратно) или ответы на вопросы – всё давалось мне путём преодоления мучительной слабости. Чтобы произнести слово, усилием воли я заставлял себя собирать все оставшиеся ресурсы. Люди, приходившие в мою палату до Э. Д., пытались разговаривать со мной. Второй день я ничего не ел. Я чувствовал, как жизнь уходила из меня холодными невидимыми потоками: от ключиц, вдоль по рукам до самых пальцев она стекала на больничный линолеум.

      Но жаловаться было не на что: я содержался в идеальных условиях. Судя по всему, за меня хорошо попросили. Предоставили отдельную палату с удобствами. За окном располагался больничный двор-колодец; противоположная стена была выкрашена, как и положено в нашем печальном городе, в бледный лимонный цвет, на ней виднелись окна, похожие на моё, а между ними – словно издевательство – обозначались элементы декора: облупленный и выкрашенный заново портик, рельефные балясины. Для Петербурга – вид из окна самый обычный. Если бы не решётки на всех окнах.

      Вошедшая в палату пожилая женщина в белом халате поздоровалась со мной, придвинула стул и села.

      Седые, убранные назад волосы. Смуглая морщинистая кожа. Руки с тёмными пятнами на кистях. Жемчужная булавка под воротничком.

      Для меня она была ещё одним жандармом. Я не собирался её приветствовать.

      – Как чувствуете себя?

      – Хуже некуда.

      – Ваш начальник Андрей Николаевич договорился подержать вас тут некоторое время, пока не уляжется ситуация.

      – Ах да. У меня же есть покровитель. Как я мог забыть.

      – Появляться на работе нельзя. И возможно, вам в скором времени понадобится медицинское освидетельствование.

      – И что вы мне влепили? От чего лечите?

      – Официальный диагноз ваш звучит как острое обсессивно-компульсивное расстройство1. Нужно же мне было хоть что-то написать в вашей истории.

      – И всё?

      – Пока всё. Не делайте такое удивлённое лицо. Против вашей воли вас никто лечить тут не будет.

      – Ага, не будете. Как же. Накачаете меня каким-нибудь галоперидолом, чтобы я валялся, как этот… как его. На грядке… Давайте, давайте. Всё равно мне туда дорога.

      – Нет. Пичкать вас препаратами нет нужды.

      – И зачем вы тогда ко мне явились?

      – Будем разговаривать.

      – Я не верю во все эти штуки. В психологию, в психоанализ. B бога тоже. Говорю, чтобы у вас было основание меня выпроводить. Или обколоть.

      – Сказать честно, я сама с трудом верю в такие вещи, как психоанализ. Тем интереснее моя работа.

      – Как можно заниматься тем, во что не веришь?

      – А результат?

      М о л ч а н и е

      – Так и будете лежать?

      М

1

Обсессивно-компульсивное расстройство – психическое расстройство, которое проявляется сочетанием двух взаимно обуславливающих составляющих: комплекса нежелательных мыслей и страхов (обсессивность), которые приводят к патологически цикличным действиям (компульсивность).