Ты не коснись моей руки. Агата Чернышова

которого не сомневаешься. Преданность вообще нынче редкое качество.

      – Ты меня понял? – спросил он, и я только кивнул, пряча усмешку.

      Старицкого боялись, хотя я не припомню, чтобы он был причастен к криминальным делам. Впрочем, так или иначе, нам всем иногда приходилось соприкасаться с теневой стороной жизни.

      –Кстати, – смягчился мой покровитель и босс. – Я тут говорил с министром иностранных дел. У него есть для тебя выгодное предложение. В наше посольство Чехии требуется помощник посла. Думаю, хватит тебе прозябать в МИДе пятым человеком третьей метлы! Сам понимаешь, пару лет там, и здесь откроются иные перспективы. Что думаешь?

      Он склонил голову набок и прищурился. Это было не предложение, а отступные. Старицкий всё понимал, но чётко давал понять, чтобы я держался от его дочери подальше.

      – Думаю, что мне следует узнать подробности, – ответил я, и в стальных глазах шефа промелькнуло облегчение.

      – Я так и думал, что тебе понравится это предложение. Считай, место уже твоё, – он похлопал меня по плечу и предложил присесть и выпить. – Не представляешь, как мне жаль с тобой расставаться, но я человек слова. Говорил, что помогу тебе, значит, помогу…

      Марго

      Женька не приехал ни сегодня, ни на следующий день. Телефон тоже молчал, и я почувствовала, как камень упал с души. Всё разрешилось само собой. Или не само.

      Возможно, Михаил поспособствовал этому. Даже наверняка. Нет-нет, а я проверяла сообщения, нет ли от него вестей. Хоть краткой строчки.

      Но всё было тщетно. Что ж, как говорится, «ты ничего не ответил, но это и был ответ». На что я рассчитывала? Возможно, на объяснение, хотя бы длиною в три слова. Стало бы мне легче, получи я его «прости» вместо «я по тебе скучаю»? Не знаю, наверное, нет.

      Отец приехал поздно вечером и снова прошёл в кабинет. Поступь у него сегодня была твёрдой и тяжёлой, я понимала, что это значит: не беспокоить.

      Зато на следующее утро настроение у папы было отличным. Мы встретились за завтраком и заговорили о театре.

      – Неплохо бы сходить вместе куда-нибудь. Я уже сто лет в театр не выбирался! – внезапно предложил он сам, и я оторопела.

      Отец прав, он не был в театре несколько лет, с тех пор как умерла мама. Это она любила таскать его по культурным мероприятиям.

      Однажды отец заснул на балете «Щелкунчик» и даже захрапел в самый драматический момент, чем вызвал у неё одновременно улыбку и желание уколоть супруга чем-нибудь острым да побольнее.

      Поэтому предложение отца удивило. Он не любил и не привык наступать на горло собственной песни, а тут вдруг…театр.

      «Самые большие драмы происходят в реальности, и они так буднично заключены в обыденность, что становится поистине страшно», – я слышала эту фразу в Штатах от одного малоизвестного драматурга, ищущего вдохновения на дне бокала.

      Там я чувствовала себя живой, не скованной в доспехи чести и достоинства, которые должны сиять и не иметь ни единого тёмного пятна. Даже в тех местах, где никто не видит.

      – Давай, – согласилась