Царствуй во мне. Наталья Ратобор

приезде в столицу Шевцов первым делом отправился проведать отца. Обошел милый с детства дом, по которому успел так соскучиться. Сейчас Валерий понимал: вот оно, настоящее родовое гнездо. На семьях Шевцовых государство держится. Но ничто не откликалось в нем отрадной ностальгией, словно прежний Валерий растворился в небытии. Отцовское жилище представлялось ему теперь сиротливым, неказистым.

      Валерьян Валериевич нашел, что сын огрубел и заматерел. Канули в лету утонченные обороты речи, обходительность, деликатность обращения, юношеский идеализм. Теперь младший Шевцов высказывался сдержанно и лаконично. Оставаясь внешне почтительным, перестал обращаться к отцу на «вы». Затаилась в нем непреходящая, глубинная, мнущая сердце боль. Валерьяну Валерьевичу слишком хорошо была знакома эта напасть.

      – Ты, сынок, гляжу, боевое крещение принял? Совсем мужчиной стал.

      – Да, наверное… – однотонно отвечал Валерий, прислушиваясь к своим мыслям.

      Заехавший с визитом супруг сестры Сонечки, Зиновий Андреевич Полежаев, подключился к беседе:

      – Надолго пожаловал?

      – Бог весть. Жену еще не видел.

      – Город узнаёшь?

      – Что в нем особенного?

      – Как же ты не приметил: запружен жандармами, вооруженной пехотой.

      – Что происходит?

      – Ну, милый мой, у нас такое раскручивается! Цепь поразительных событий: одно невероятнее другого. Как будто весь мир с ума посходил. А вы там на окраине и не знаете ничего?

      – Да чего ж именно?

      – А вот гляди! За одно нынешнее лето: эсерские восстания на флоте в Свеаборге и Кронштадте, террористический взрыв в резиденции Столыпина на Аптекарском буквально пару дней назад. Это еще не беря в расчет бесконечные убийства государственных служащих всех сословий и рангов. И, заметь, это произошло вслед за роспуском нашей первой в истории Государственной думы с всеобщим избирательным правом. Люди протестуют! При всем почитании императорской фамилии и уважении к правящему дому, по-моему, это настоящий регресс в отношении демократических свобод, объявленных в октябрьском манифесте 1905 года.

      В Шевцове пробудилось любопытство, но вызвали его не революционные волнения. Он пытливо вглядывался в увлеченного оппозиционной полемикой зятя. Это было что-то новенькое в традиционно консервативном, до реакционности, Зиновии Андреевиче.

      – Зеня, мне кажется, это не связанные между собой вещи. Внешний повод, не больше. Революционеры гнут свою линию, вовлекая народ, – теперь уж не успокоятся. Послабления только раззадоривают их, – вступился Валерьян Валерьевич.

      – Но разогнать Думу!

      – Зинушка, насколько я осведомлен, с нею невозможно было прийти к единодушию по принципиальным вопросам, включая земельную реформу. А внутри – одна группировка не в состоянии договориться с другой, да и вообще с кем бы то ни было. Хорошенький «законодательный» орган. Палка в колесе процесса необходимых реформ.

      – Коль скоро депутаты более озабочены фрондерством,