Избранное. Стихи, песни, поэмы. Александр Городницкий

лежат у алтаря,

      Да Гама и Камоэнс – спят у входа.

      Окно полуоткрыто. Рядом с ним

      Плывут суда за стенами собора.

      Их бережёт святой Иероним,

      Высокий покровитель Лиссабона.

      Сверкает океанская вода,

      Серебряные вспыхивают пятна.

      И мы по ней отправимся туда,

      Откуда не воротишься обратно.

      Но долго, пробуждаясь по утрам

      И глядя в рассветающую темень,

      Я буду помнить странный этот храм

      Со стеблями таинственных растений,

      Где каждому по истинной цене

      Места посмертно отвела природа:

      Властитель и епископ – в глубине,

      Поэт и мореплаватель – у входа.

1986, Лиссабон

      «В старинном соборе играет орган…»

      В старинном соборе играет орган

      Среди суеты Лиссабона.

      Тяжёлое солнце, садясь в океан,

      Горит за стеною собора.

      Романского стиля скупые черты,

      Тепло уходящего лета.

      О чём, чужеземец, задумался ты

      В потоке вечернего света?

      О чём загрустила недолгая плоть

      Под каменной этой стеною, –

      О счастье, которого не дал Господь?

      О жизни, что вся за спиною?

      Скопление чаек кружит, как пурга,

      Над берега пёстрою лентой.

      В пустынном соборе играет орган

      На самом краю континента,

      Где нищий, в лиловой таящийся мгле,

      Склонился у входа убого.

      Не вечно присутствие нас на Земле,

      Но вечно присутствие Бога.

      Звенит под ногами коричневый лист,

      Зелёный и юный вчера лишь.

      Я так сожалею, что я атеист, –

      Уже ничего не исправишь.

1986, Лиссабон

      Памяти Владимира Маяковского

      Этот маузер дамский в огромной руке!

      Этот выстрел, что связан с секретом,

      От которого эхо гудит вдалеке,

      В назидание прочим поэтам!

      Отчего, агитатор, трибун и герой,

      В самого себя выстрелил вдруг ты,

      Так брезгливо воды избегавший сырой

      И не евший немытые фрукты?

      Может, женщины этому были виной,

      Что сожгли твою душу и тело,

      Оплатившие самой высокой ценой

      Неудачи своих адюльтеров?

      Суть не в этом, а в том, что врагами друзья

      С каждым новым становятся часом,

      Что всю звонкую силу поэта нельзя

      Отдавать атакующим классам.

      Потому что стихи воспевают террор

      В оголтелой и воющей прессе,

      Потому что к штыку приравняли перо

      И включили в систему репрессий.

      Свой последний гражданский ты выполнил долг,

      Злодеяний иных не содеяв.

      Ты привёл приговор в исполнение – до,

      А не задним числом, как Фадеев.

      Продолжается век, обрывается день

      На высокой пронзительной ноте,

      И ложится на дом Маяковского тень

      От огромного дома напротив.

1986

      Ермаково

      Паровозы,