Дом на краю темноты. Райли Сейгер

вроде нас с Джесс приезжают сюда с радостным ожиданием, которое темнеет с каждой новой комнатой.

      У меня же было все наоборот. Каждая странность, которую я находил в доме, только усиливала мой интерес. Всю свою жизнь меня тянуло к эксцентричности. Когда мне исполнилось шесть лет и родители наконец разрешили мне завести собаку, я обошел блестящих чистокровок в зоомагазине и направился прямиком к неряшливой дворняжке. И после того, как я сидел взаперти в квартире, настолько невзрачной, что она с таким же успехом могла быть невидимой, я жаждал чего-то другого. Чего-то с характером.

      Когда тур по кухне закончился, мы вернулись наверх и направились в переднюю часть дома, где теперь горела люстра прямо в большой комнате.

      – Она же не горела раньше? – спросил я.

      На лице Джейни Джун играла нервная улыбка.

      – Видимо, горела.

      – А я уверен, что нет, – настоял я. – В доме какие-то проблемы с электричеством?

      – Не думаю, но я все проверю.

      Бросив еще один тревожный взгляд на люстру, Джейни Джун быстро провела нас в комнату справа от вестибюля.

      – Гостиная, – сказала она, когда мы вошли в круглую комнату. Внутри было душно, в прямом и переносном смысле. Выцветшая розовая бумага покрывала стены, а покрытые пылью чехлы висели над мебелью. Одна из скатертей упала, открыв взору высокий стол из вишневого дерева.

      Джесс, отец которой торговал антиквариатом, поспешила к столу.

      – Ему же как минимум сто лет.

      – Наверное, больше, – заметила Джейни Джун. – Большинство мебели принадлежало еще семье Гарсонов. Она все эти года оставалась в доме. И сейчас самое время сообщить вам, что Бейнберри Холл продается в таком виде. Включая мебель. Можете сохранить то, что хотите, и избавиться от остального.

      Джесс задумчиво поглаживала поверхность стола.

      – Продавцу вообще ничего не нужно?

      – Ни стула, – ответила Джейни Джун, грустно покачивая головой. – Не могу сказать, что виню ее.

      Затем она провела нас в так называемую Комнату Индиго, которая была на самом деле покрашена в зеленый.

      – Сюрприз, я знаю, – сказала она. – Может, стены когда-то и были синими, но я сомневаюсь. Комнату назвали в честь дочки Уильяма Гарсона, а не цвета.

      Джейни Джун указала на камин, который по размерам и размаху соответствовал камину в большой комнате. Над ним, тоже нарисованный на гладком кирпичном прямоугольнике, висел портрет молодой женщины в кружевном пурпурном платье. На ее коленях сидел белый кролик, которого она обхватила руками в перчатках.

      – Индиго Гарсон, – сказала Джейни Джун.

      Картина явно была написана тем же художником, что писал портрет Уильяма Гарсона. У обоих были одинаковые стили – изящные мазки, кропотливое внимание к деталям. Но если мистер Гарсон казался надменным и жестоким, то портрет его дочери был воплощением красоты молодости. Сплошные нежные изгибы и светящаяся кожа. Сияющая до такой степени, что едва заметный ореол окружал ее корону из золотых