Дом на краю темноты. Райли Сейгер

это был прекрасный майский день, на моей коже выступал холодный пот.

      Хотя я и ожидала, что во время сегодняшней встречи меня захлестнет волна эмоций – гнев, чувство вины, куча сожалений – тревога в планы не входила. Тем не менее густой, заставляющий учащенно биться сердце страх из-за владения Бейнберри Холлом – моя главная эмоция в данный момент. Если бы во мне была хоть капля суеверия, то я бы беспокоилась о призраках, проклятиях и о том, какие опасности могут таиться в этих стенах. Но так как я человек логики, меня мучает другая мысль. И нервов от нее еще больше, чем от сверхъестественного.

      Что, собственно, мне делать с этим местом?

      Кроме того, что написано в книге, я ничего не знаю о Бейнберри Холл. Ни его состояние. Ни кто там жил в последние двадцать пять лет. Я даже не знаю, сколько он стоит, и теперь я корила себя за то, что была слишком шокирована, чтобы расспросить Артура.

      Мой телефон чирикает в кармане как раз в тот момент, когда я сворачиваю за угол на Бикон-стрит. Я проверяю его, в тайне надеясь, что это мама отменила нашу встречу в последнюю минуту. Нет, не повезло. Вместо этого я вижу сообщение от Элли с последними новостями о дуплексе в «Телеграф-Хилл», который мы реконструируем. Дуплекс означает двойную работу, двойную стоимость и двойную головную боль. А еще это значит двойную зарплату, поэтому мы и согласились там работать.

      «Нужна плитка в обеих ваннах. Дальше будем ставить ванны на ножках».

      «Могу помочь», – пишу я, надеясь на уважительную причину, чтобы отменить встречу.

      Элли отвечает, что справится и без меня. Еще одно разочарование.

      «Как все прошло?» – пишет она.

      «Странно, – пишу я ответ, понимая, что все утренние события в сообщении не опишешь. – Расскажу все после обеда».

      «Скажи Джессике, что я все еще согласна на удочерение», – прибавила Элли с подмигивающим смайликом. Одна из наших вечных шуток, что моя мама была бы счастливее, если бы Элли, с ее вечно чистейшими инструментами и улыбкой на сто киловатт, была ее дочерью.

      Было бы смешнее, если бы это не было правдой.

      Я кладу телефон в карман и иду в ресторан – первоклассное место с окнами в пол, из которых открывается вид на Бостон-Коммон. Я вижу в окне, что мама уже заняла крайний столик. Пунктуальна, как всегда. А я вот опаздываю уже на пять минут. Я знаю наверняка, что моя мать обязательно упомянет об этом, поэтому мнусь у входа, наблюдая, как она делает глоток мартини, смотрит на часы, затем снова делает глоток.

      Хотя она родилась и выросла в Бостоне, но, прожив в Палм-Спрингсе уже десять лет, теперь она тут смотрится иностранкой. Когда я была маленькой, у нее был более непринужденный стиль – землистые тона, струящиеся платья, вязаные свитера. Сегодня ее наряд можно охарактеризовать только как «кинозвезда в летах». Белые Капри. Блузка от Лилли Пулитцер. Белокурые волосы, собранные в строгий конский хвост. Завершают образ большие солнцезащитные очки, скрывающие треть лица. Она редко снимает их, поэтому ее эмоции можно определить только по накрашенным коралловой помадой губам. Сейчас, когда я вхожу в ресторан и направляюсь к столику, она неодобрительно