Иерихон. Басти Родригез-Иньюригарро

задумчиво сказал командор.

      – Да, кому-то до меня было ещё хреновей. Это не утешает.

      Возразить было нечего, но он продолжил:

      – Государство не брало на себя заботу о детях.

      – Некоторые мечтают о тех временах. Хотят возиться с ребенком. Не со всеми, как в интернате, а со своим. Но говорят об этом шёпотом.

      – Конечно, шёпотом, – кивнул командор. – Эта ересь не хуже вашей. У нас незаменимых нет, один житель Агломерации не должен быть дороже другого. Любовь к согражданам и городу – чувство правильное и достойное, любовь к одному человеку – болезненная фиксация, психическая деформация, мешающая члену общества адекватно выполнять свои функции. И вообще, на кон поставлено выживание Агломерации, нельзя пускать размножение на самотёк. Но чего стоит выживание всех, если никто в отдельности не счастлив?

      Девушка посмотрела на него, будто впервые увидела:

      – Только что говорили цитатами из декретов, а теперь мне хочется запереть дверь и задёрнуть шторы.

      – Но вам-то система интернатов на руку, – он прикрыл глаза. – Процедура зачатия, насколько я понимаю – дело сугубо медицинское. Совокупляться с биологически подходящим незнакомцем не придётся. Риски для здоровья минимальны: за вами бегают с уколами, таскают на проверки. Морозильную камеру забивают по особому списку.

      – Вместо того, чтобы жрать по особому списку, я предпочту не вспоминать о своём теле, – перебила она.

      – Повестки по второму разу не приходят, – он упёрся лбом в колени. – До конца жизни вы – женщина, исполнившая долг перед обществом.

      – Да не хочу я быть женщиной, исполнившей долг.

      Кампари поднял голову и посмотрел на неё правым глазом, прищурив левый.

      – Вы собирались закончить предложение на два слова раньше.

      – Да. Иногда думаю, что мужчиной быть легче, а на самом деле, не хочу быть ни женщиной, ни мужчиной. Лучше бы у меня между ног вообще было пусто. Ну что, сдадите меня в Медицинский Совет?

      Командор отмахнулся.

      – Казалось бы, – он думал вслух, – Добились равенства полов на грани тождества.

      Она скептически хмыкнула.

      – Даже в монастыре братья и сёстры живут бок о бок. Что вам мешает, кроме повестки?

      – Вы меня допрашиваете в неформальной обстановке?

      – Я же не контролёр. Просто столько лет сограждане пугали меня однообразными стремлениями, а тут – «Не хочу быть ни мужчиной, ни женщиной».

      – И к чему, по-вашему, стремятся наши сограждане?

      – К расширению продуктовых списков и удовлетворению сексуальных потребностей. Если достичь первого непросто, то со вторым проблем нет – здоровый секс между существами противоположного пола одобряется, пока не мешает работе и прочим обязанностям. За ночёвки в чужой квартире по головке не погладят, ну так весь световой день граждане проводят в толпе себе подобных, «ночное одиночество необходимо для душевного равновесия».

      – Можно подумать, у нас есть выбор, – процедила она, уязвлённая его снисходительным