Чёрная сова. Сергей Алексеев

скорее всего, он даже плохо представлял, как поет этот великий бас. Его привлекла разбитная, и в общем-то неблагозвучная фамилия певца, имеющая происхождение то ли от шляпы, то ли от шаляпы – размазни, не собранного, некудышного человека. Это уже Шаляпин своим талантом стер первоначальное значение и возвеличил ее так, что никто и не помнил, как в вятских краях называют растяпу.

      – У тебя ничего не выйдет. – обреченно заключил Жора, точнее, теперь послушник Егорий, проходящий курс молодого бойца. – С венчанием не выйдет. Она не крещеная. Как ты встанешь с ней перед алтарем?

      – Никак. – честно отозвался Терехов.

      – То есть?…

      – Я не собираюсь венчаться. – он не хотел особенно вдаваться в подробности. – Это необходимость, обязательное условие.

      Казалось, Репья возмущали только пыльные ботинки Андрея – выше он не поднимал смиренного взгляда.

      – Нацелился в Норильск? – угадал Жора. – А паспорта нет. К тому же она в розыске..

      Или он освоил в монастырском карантине науку провидчества, или думал, согласуясь еще со старой, полученной в училище, оперативной логикой.

      – В Норильск. – признался Терехов.

      – Не успеешь.

      Андрей глянул на него вопросительно и уловил нечто вроде ухмылки, скрываемой подросшей густой бородой.

      – Там скоро снег выпадет. – пояснил Жора. – Если не выпал, и морозы…

      – Поэтому и не до венчания…

      – Тоже не получится.

      – Почему?

      Он бы сразу сказал, почему, но помешал нищий, пересчитавший брошенные ему монеты – верно, на бутылку пива не хватало. Осмелился, звеня медалями и волоча за собой ненужный костыль, подковылял к Андрею.

      – Мужик, добавь два с полтиной? Ну чё тебе, афганцу жалко…

      – Сгинь, бес паршивый. – вдруг прошипел Жора, и сразу стало ясно, что кроме физического труда его еще используют по назначению, как стражника. – И чтоб к забору на выстрел не приближался!

      Нищего будто ветром снесло: оказывается, послушник был тут в авторитете, по крайней мере, среди побирушек. Репей понял, что погорячился, переборщил, запоздало спохватился и снова смиренно потупил взор.

      – В Норильске погранзона. Без пропуска билетов не продадут.

      Это прозвучал, как приговор.

      – Почему погранзона? – обескураженно спросил Терехов.

      Все же на миг показалось, он огрызается, злорадствует, поскольку ответ был далеким от участи человека, обреченного теперь на повиновение и послушание.

      – По кочану.

      – Вроде бы отменили? И город открыли!

      – Вроде бы да. Но проверяют паспорта и требуют пропуск. Не видишь что в государстве творится? Вторая война на Кавказе, терроризм, захват заложников…

      И опять, как с нищим, он спохватился, укротил бунтующий нрав и молча уперся глазами в землю. Показалось, эта его внезапная дерзость стала последней каплей, переполнившей чашу раскаяния. Он одернул балахон, как некогда гимнастерку, поправил шапочку на голове, и палец заученно попытался нащупать