Стрелок. Митральезы для Белого генерала. Иван Оченков

разделились.

      – Саш, не тяни кота за хвост, а лучше сразу скажи, что там за фигня?

      – В общем, большинство полагает, что как только поступит известие о твоем производстве, Бриллингу следует прислать секундантов.

      – На это он вряд ли решится. Скорее, наш бывший гвардиозиус попытается пришить меня до этого знаменательного момента.

      – Зачем ты так говоришь? – возмутился гардемарин. – Я допускаю, что он тебе неприятен, но зачем же оскорблять человека?! Насколько я знаю, никто не может сказать, что у него нет чести…

      – Никто, – охотно согласился кондуктор и после короткой паузы добавил: – Никто, кроме офицерского собрания лейб-гусарского полка и меня.

      – О чем ты говоришь?

      – Не бери дурного в голову, Сашка. Лучше давай сегодня отдохнем, а то завтра вставать ни свет ни заря.

      – Ты думаешь?

      – Я знаю. Пока всех запрягут, пока навьючат… бедлам тот еще будет. Так что приходи утром завтракать, я что-нибудь сварганю.

      – Удивляюсь, зачем тебе твой Федор, если ты все можешь делать сам?

      – Не все. Верблюда завтра он будет навьючивать. И лошадей запрягать. Кстати, как и твой Абабков… Слушай, есть тема!

      – Какая еще тема?

      – Нам ведь с тобой положено по верблюду, так ведь?

      – Так.

      – Во-от! А если запрячь их в арбу, то груза эти два дромадера утащат вчетверо больше!

      – Заманчиво, – задумался гардемарин. – Только где же мы возьмем арбу, да еще и с упряжью?

      – Хм, вопрос, конечно, интересный, – задумался кондуктор.

      Найти арбу – задача и впрямь нетривиальная. Весь транспорт, что имелся в Бами и его окрестностях, принадлежал либо интендантам, либо маркитантам. И совершенно очевидно, что ни те, ни другие не захотят расстаться с ним ни за какие коврижки. Правда, есть еще жители окрестных аулов, и тут могут быть разные варианты… По лицу Будищева видно, что он поочередно обдумывал их все, пока, наконец, не пришел к какому-то одному.

      – Федька, ты где? – позвал он денщика, но тот отчего-то не отозвался.

      Как оказалось, Шматов сидел у их палатки и, вооружившись копировальным карандашом[8], что-то старательно выводил на клочке бумаги, высунув от усердия язык. Деликатность никогда не входила в число добродетелей Будищева, а потому он беззастенчиво заглянул приятелю через плечо и громко прочитал:

      – Здравствуй, дорогая моя и ненаглядная Аннушка. Ты уж прости меня за то, что я уехал не попрощавшись, а только отпустить Дмитрия Николаевича одного мне было неспособно. А ты бы меня не отпустила, хоть я бы все одно уехал…

      Дмитрию на минуту стало стыдно. Ему за все время так и не пришло в голову написать хоть пару строк о своем житье-бытье Гесе или Стеше. Он вообще не привык писать письма. В прошлой жизни было особо некому. Невесты он так и не завел, а спившимся родителям не хотелось. Да, если честно, он и не знал, живы ли они, или быть может, уже умерли, сгинув в пьяном угаре.

      – Я тут это… – смутился Федор, прикрывая листок рукой, – а то мало ли, в бою ить всякое бывает.

      – Ну-ну, –

8

Копировальный карандаш – он же химический. Карандаш, грифель которого содержал краситель, меняющий цвет при намокании.