Женские страшилки и заморочки. Ланиус Андрей

уана, который спустился по трапу маленького стремительного самолета, подрулившего к одноэтажному зданию аэровокзала – весьма далекого видом от зданий того же назначения, сооруженным из бетона и стекла, какие возвышаются в более значительных городах…

      Дон‑Жуан двигался легко – почти скользил, переступая на носках. Был он молод, смазлив, нахален, к тому же красноречив – а в сплаве это создает ту напористую неотразимость, которая покоряет даже самых строптивых красавиц: ведь каждая из них постоянно ждет, что ее собираются завоевать, и потому готова к сопротивлению. Но увы! Почти никто из таковых не смог противостоять стремительному натиску Дон‑Жуана.

      Дон‑Жуан сверкал. На нем был подчеркивающий фигуру синий парчовый камзол, по рукавам отороченный брюссельскими кружевами, высокое белое жабо из тех же кружев, на рукояти длинной шпаги алел шелковый бант. Через левое его плечо был перекинут черный плащ, подбитый красным атласом. Пышное павлинье перо, серебряной пряжкой прикрепленное к тулье широкополой шляпы, переливалось цветами радуги. Массивные золоченые бляхи новеньких башмаков разбрызгивали солнечные зайчики. В правой руке Дон‑Жуан нес прямоугольный чемоданчик, именуемый «дипломат».

      …Возле стоянки такси толпилась небольшая очередь. Дон‑Жуан окинул ее беглым, но внимательным взглядом и, не обнаружив никого, заслуживающего внимания, надменно отвернулся: во всем мире его интересовали только двое – Он и Она. Он – это сам Дон‑Жуан, Она – Женщина. Временами, причем, к сожалению, довольно часто, появлялся третий – Супруг…

      Женщина Дон‑Жуану нравилась. В исключительных случаях он любил ее. Но желал всегда! Поэтому считал самым привлекательным из всего, что существует на свете.

      Нежелательный, но реально возникавший Супруг стоял на пути к достижению цели. Естественно, что его интересы были диаметрально противоположны интересам Дон‑Жуана, а потому он боролся с последним всеми доступными средствами – применяя оружие, апеллируя к общественному мнению, подсылая наемных убийц из кровавой секты «блаженных» францисканцев, используя для его обуздания служебные связи. Дон‑Жуан не оставался в долгу, сражаясь с Супругом на высоконравственной дуэли и в безнравственной уличной драке, опровергая в юридическом порядке предъявленные обвинения. Бывало, что в случае необходимости, торжествуя в душе, скрывался от него, используя веревочную лестницу или балкон соседней квартиры…

      Он воспринимал Супруга как врага – причем, врага более слабого. В зависимости от степени слабости менялась доля презрения к нему, каковое проявлялось либо в чистом виде или смешанное с раздражением, реже – определенной жалостью. А если Супруг оказывался сверх ожидания проницательным и активным, что затягивало осуществление планов Дон‑Жуана, то в сочетании со злобой. Но презирал Супруга он всегда. Потому что в единоборстве с ним не знал поражений.

      Столетия струились мимо него… то ли он проходил сквозь века – блистательный, несравненный и непобедимый, воспетый в легендах. Дон‑Жуан!

      В этот городок его привел мимолетный случай. Ранняя осень, будто юная вдовушка в накрахмаленном кринолине, пугливо шелестела опавшими листьями, пахнущими нежной пылью. Дон‑Жуан поднял один из них – большой хрупкий лист был похож на усохшую морскую звезду… Задумчиво подержав в пальцах, Дон‑Жуан отбросил в сторону багряный лоскуток осени, который тихо лег на землю…

      …К вечеру того же дня он вылез из белого «Москвича» в районе речного порта на Амударье. Река влекла тяжелую глинистую воду, покачивающую несколько буксиров, ошвартованных у причалов. Неподалеку от них, под обширным навесом, состоящим из ромбов цветного пластика, за столиками сидели люди.

      Дон‑Жуан с удовлетворением отнесся к приглашению быть гостем на свадьбе в дружном коллективе портовиков: подобные праздники всегда находили живейший отклик в его душе. Тем более, что за прошедший день он изрядно проголодался…

      За столиком, куда подвели Дон‑Жуана, уже сидели три человека. Двое ничем не сохранились в его памяти. Третий был рыжим зеленоглазым парнем в клетчатой ковбойке, чуть не до середины расстегнутой, благодаря чему перед глазами Дон‑Жуана синел якорь, выколотый на мощной груди речного моряка.

      Небрежно бросив шляпу на стоявший неподалеку свободный стул, Дон‑Жуан сел. Рюмок на столике не наблюдалось – водку пили из до половины наполняемых стаканов. После второго Дон‑Жуан снисходительно осведомился у зеленоглазого, которого посчитал единственным, достойным какого‑то внимания:

      – Прошу прощения, сеньор… ваше имя?

      – Кузя… Полностью Кузьма, – с готовностью сообщил тот. – А ты?

      – Дон‑Жуан.

      – Во дает! – удивился Кузя.

      Он хотел что‑то уточнить, но промолчал. Кузя был мотористом одного из буксиров, которые сейчас стояли у причала. В дальнейшем разговоре Дон‑Жуан упомянул, что сезон отработал у побережья Камчатки мотористом сейнера, на котором он оказался, преследуя краснощекую разбитную бабенку, распоряжавшуюся камбузом – бог мой, в каких только местах и сколько профессий не переменил он за сотни лет! Это внушило Кузе нечто вроде преклонения перед новым