Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник). Коллектив авторов

ароматным напитком, то ли собираясь с мыслями.

      – Я смотрю, ты частенько используешь это слово.

      – Какое слово? – Джим вдруг почувствовал себя растерянным, обескураженным.

      – Скажу тебе одну вещь, Джим Холлоуэй. Похоже, ты задался безумной целью… поймать в руки молнию. Но так же, как здесь, в Провиденсе, нет никакой лавки чудес, в мире нет никакой магии.

      – Я не совсем понимаю… – Джим умолк, так и не договорив.

      Филлипс наклонился вперед, его серые глаза смотрели на Джима в упор.

      – Магия есть лишь в одном месте. Вот здесь. – Филлипс легонько постучал кулаком по своей впалой груди. – И когда тебя назначают ее хранителем, это не дар, а проклятие.

      Видимо, на лице Джима отразилось полное непонимание. Не дождавшись ответа, Филлипс продолжил:

      – Мы – единственные печальные чародеи на всем белом свете. Большинство из нас знают не более одного фокуса, и настоящая иллюзия заключается в том, что мы искренне верим, будто владеем великим множеством трюков.

      Джим не совсем понимал, о чем говорит Филлипс, но боялся в этом признаться. Похоже, его новый знакомый выдавал некое странное предостережение, но Джим не хотел даже слышать об этом. И уж тем более – от другого писателя! Невероятно, но он вдруг понял, что его раздражает этот человек, который как будто утрачивал телесную плотность в тусклом послеполуденном свете, словно сейчас он исчезнет, растворится, как неприятный туман.

      Вот почему Джим сказал:

      – Вы так говорите… не знаю… с горечью? Или даже со злостью.

      Филлипс кивнул, словно ждал именно такой реакции.

      – Если я в чем-то таком и повинен, уверяю тебя, у меня есть причины.

      – Что же это за причины?

      – Если ты наблюдательный мальчик, ты уже должен понять, что у меня нет ни средств, ни здоровья. Хотя я пытаюсь себя уговаривать, что все дело в обычной хвори, эта ложь никак не отменяет того, что меня пожирает.

      И вот тут Джим все понял. И снова почувствовал себя дураком. Ведь он так свято верил в собственную ложь – величайший самообман юности, – что он будет жить вечно.

      Он пытался придумать подходящий ответ и вдруг с удивлением услышал свой голос – слова вырвались сами, из того места, где мысли сменяются чувствами.

      – Вы считаете, что ваше творчество вас убивает?

      Филлипс задумался над вопросом, который, скорее всего, ему еще никогда не задавали.

      – Думаю, подмечено верно и весьма проницательно.

      Джим весь просиял.

      – А я думаю, вы ошибаетесь. Я думаю, наоборот. Оно вас оживляет и доставляет единственное настоящее удовольствие, которое можем знать мы… как вы там говорили? «Печальные чародеи».

      Филлипс снова изобразил подобие улыбки, но на этот раз он действительно постарался.

      – Вы, молодой человек, проницательны не по годам. Неужели в столь юные годы ты уже знаешь, что творчество – подлинный и единственный механизм радости?

      Теперь уже Джим приумолк.

      – Я не знаю… я не…

      Филлипс наклонился вперед, на миг прикоснулся