Последний властитель Крыма (сборник). Игорь Воеводин

клыч – зэковский самодельный нож – и полоснул им вразмах на уровне горла солдата.

      То, что ефрейтор успел откинуться назад, он всегда будет почитать за чудо. Прапор был опытный боец, то, как он держал нож, и то, что он сразу пустил его в дело, говорило о многом.

      Ефрейтор выставил вперед левую руку и царапнул правой по застежке штык-ножа, с тоской почувствовав, что рука его не слушается и виснет плетью.

      Продолжая защищаться левой рукой, держась к прапору полубоком, он отступал.

      «Только бы не споткнуться, – билось у него в голове. – Только бы не…»

      Свистнула бляха ремня, которую обрушил Лерман прапору из кузова на голову. Тот замычал, и в следующую секунду ефрейтор ногой выбил у него нож. Лерман, спрыгнув на землю, ударил прапора ногой в промежность и, схватив за горло, прижав к кузову, начал душить.

      Глаза прапорщика вылезли из орбит, он хрипел и пытался разжать руки Лермана и пнуть его в голень или в пах.

      Лерман, приподняв его за шею, ударил головой о скобу зеркала кабины и крепче сжал руки.

      Прапорщик обмочился.

      – Оставь, Володька, – тронул его за плечо здоровой рукой Серебряков. – Домой ведь скоро…

      Руки сержанта разжались. «Домой» – наверное, только это слово и могло его сейчас остановить.

      Прапор рухнул у колес и хрипел и хватал воздух. Ударом ноги переломав ему ребра, Лерман прошипел:

      – С днем рождения, тварь…

      Тут только они заметили Вальку-Матрицу – она была в кабине третьей. Смочив в луже платок, она подала его прапору, и тот прижал к горлу, перхая и пуская пузыри.

      – А ты кто? Плечевая? – изумленно спросил сержант.

      – …евая! – ответила она ему. – Мне на железку надо, они и взяли.

      До железки была тысяча верст.

      88 градусов по Цельсию

      …Связанные, полуживые дембеля и прапор были заперты в вагончике. В кузове салабоны нашли двести килограммовых банок тушенки, ящик масла, ящик спирта, тушу барана. Прапор, загуляв с дембелями, решил толкнуть продукты по пути и оторваться в Бодайбо.

      То, что они рванули с поста ГАИ и не остановились у патруля, можно было объяснить чем угодно, но не логикой. Все, что им грозило до того, – отберут жратву и составят акт. Теперь всем светили срока.

      Салабоны разогревали тушенку на кирпичах. Матрица промыла спиртом руку ефрейтору и царапины на роже Лермана. Замотанная оторванной подшивкой рука ныла, и ефрейтора тряс отходняк – только сейчас мозг разрешал себе понять, что случилось полчаса назад.

      – Пей! – Лерман протянул Серебрякову кружку со спиртом и фляжку с водой. – Давай, брат…

      Ефрейтор выпил. Выпил и Лерман, и салабоны, налили и Вальке. Она сидела напротив и через костер не сводила с ефрейтора глаз.

      – Седьмой, седьмой, – забулькала рация, – ну чё, двухсотых (т. е. убитых – армейский сленг) нет?

      – Нет, – ответил сержант. – Не ту рыбу поймали…

      – До утра продержитесь? Или давай сюда на этом же 130-м, поспать этих в кузов сложите, и сюда…

      – Ничего.