Франческа. Лина Бенгтсдоттер

он.

      Папа свернул на аллею. Когда мы проезжали домик привратника, я словно бы ожидала увидеть там старика Вильхельма, сидящего при свете керосиновой лампы. Однако Вильхельм умер три года назад, и, хотя он был стар и болен, у меня это известие вызвало шок. Вильхельм существовал всегда – сколько часов я провела с ним, сидя за столом на кухне в домике привратника, где мы с ним играли в карты! Я обожала слушать его рассказы о том, что происходило в усадьбе в прежние времена, когда еще живы были бабушка с дедушкой и держали в хлеве скотину. И хотя я сама не жила в те времена, мне казалось, что я скучаю по ним. Сын Вильхельма Иван работал у нас, когда у папы не было сил следить за хозяйством, однако теперь он уволился. Меня это устраивало – Иван совсем не походил на своего отца. На лице у него застыло неприятное выражение горечи – в его присутствии мне становилось как-то не по себе.

      – Рододендроны на месте, – сказала мама, указывая на грядку у северного флигеля. – Я же сказала Адаму убрать их.

      – А я велел ему их оставить, – сказал папа.

      – Зачем?

      – Я хотел, чтобы они остались.

      Они стали спорить по поводу судьбы рододендронов. Папа считал, что цветы красивые, но мама с ним не соглашалась. Ей не нравится их цвет, и к тому же все завянет через пару недель.

      Я громко вздохнула и подумала, что я – к счастью или к несчастью – никогда не стану человеком, которого может так занимать куст.

      – Что это? – спросила я, когда папа подъехал к парадной лестнице.

      – Львы, – ответила мама. – Разве ты не видишь?

      – Меня больше интересовало, что они делают перед лестницей.

      – Приветствуют нас.

      Мама рассказала, как купила их на аукционе в Швейцарии: что каждый весил больше ста килограммов, что ей пришлось нанять специализированную фирму, чтобы доставить их. Мне показалось, что лев – не особенно приветливое животное, однако мама очень обижалась, когда критиковали ее покупки, поэтому я подошла к одному из львов, засунула руку в его раскрытую пасть и сказала, что материал действительно изысканный и приятный на ощупь.

      – Адам! – окликнула мама тень в саду. – Как хорошо, что ты здесь.

      Я посмотрела на Адама, которого папа называл «мальчик-садовник», и испытала те же чувства, что и мама. Ибо Адам был из тех, кто умеет разрядить напряженную обстановку. Сесилии он тоже нравился – в этом она призналась однажды вечером, увидев его на купальных мостках в одних плавках. Однако он не мог ее всерьез заинтересовать. Из-за своей простоты – он недостаточно глубок. Когда она это сказала, я расхохоталась, ибо все парни, которые нравятся Сесилии, имеют одну общую черту: глубины в них как в луже. Адам, по крайней мере, не важничал и умел меня иногда рассмешить. О большинстве парней этого сказать нельзя.

      – Привет, Франческа, – произнес Адам и улыбнулся.

      – Приветствую тебя, – ответила я и задумалась: насколько он осведомлен о событиях последних недель?

      Мама и папа никогда