Лепестки Мугунхва. Сергей Мун

дороге. А я стал рабом этого тупого монгола. Видно, Аллах покарал меня.

      Подойдя к своим, Бургутбек остановился возле костра, над которым, издавая аппетитный аромат, жарилась туша барана. Пожилой туркмен с седой бородой в чёрной бараньей шапке, посмотрев на расстроенное лицо бека, усмехнулся:

      – Что? Накормил тебя хан?

      – Да, Атчапар – ака, накормил. Так накормил, что на неделю хватит! Как верблюду.

      Старик повернул тушу барана другим боком и досадно поцокал языком.

      – Эх, джигит! Заблудились мы все! Ты не думаешь? – Старик пошевелил палкой угли. – Ведь посмотри, что получается! Эти корейцы монгольское ярмо с себя скинуть хотят. Камень этот священный свой на родину везут, чтобы дух народу поднять! А мы?! – Затушив вспыхнувший конец палки о землю, старик уселся на камень. – Мы их тут резать собрались! Ты забыл, как мы сами за свою свободу с монголами бились? Отцы наши, деды! Уходили в горы, потом снова на них нападали, чтобы землю свою освободить! А теперь?! Эх, Бургут, Бургут! Я ведь тебя с детства знаю. На коне учил ездить. Не такой ты был!

      Бургутбек опустошённым взглядом смотрел на огонь.

      – Да. Ты прав, Атчапар – ака.

      Оглянувшись на виднеющийся вдали шатёр, молодой туркмен перевёл взгляд на лагерь своих джигитов. Кто – то возился у костра, готовил еду. Кто – то чистил и точил оружие. Кто – то, собрав вокруг себя небольшую группу, рассказывал что – то смешное, и все смеялись. А где‑то чуть подальше кто – то пел. Пел старую туркменскую песню о ручейке, о девушке с длинными косичками…

      Бургутбек тихо вздохнул. Он подумал, что кого – то из них он сейчас видит живым в последний раз. И многие из них так никогда и не увидят свои аулы.

      Бек подошёл к жарившейся бараньей туше, отрезал ножом кусок дымящегося мяса и принялся механически его жевать, упершись пустым взглядом в раскалённые угли костра.

      Мясо было ещё жестким, и молодые зубы, двигаясь в размеренном ритме, едва справлялись с ним. Но вдруг они заработали быстрее, ещё быстрее… В глазах молодого бека заиграли отражающиеся огоньки костра. Наконец он проглотил побеждённый кусок и резко обернулся.

      – А что, Атчапар – ака? Может, ещё не поздно уйти? Вот только куда? Ведь некуда!

      – Как некуда?! Что ты говоришь?! – Старик вскочил с камня. – Ладно, домой нам пока ещё нельзя. Но земля большая. Отсюда на запад, через Китай, в Кандагар, Самарканд. Да хоть в Персию! Как Джэлаль – эд – Дин![27] Ему ведь было не больше, чем тебе сейчас! К нему тогда много отчаянных джигитов примкнуло. И сейчас таких немало найдётся. Так что… Может, ещё… открутим хвост этому ишаку?

      Старик посмотрел в сторону шатра.

      Какое – то время Бургутбек стоял неподвижно, глядя куда – то в сумерки. Затем порывисто подошёл к костру и, вынув кинжал, отрезал от жарившейся туши ещё один кусок. В нём вдруг проснулся аппетит. Задумчиво жуя, молодой туркмен едва заметно кивал головой, как будто что – то высчитывал. Покончив с куском, он бросил маленькую косточку в костер и, повернулся к старику с заметно повеселевшим

27

Джэлаль – эд – Дин – сын хорезмшаха Мухаммеда. После разгрома отца войсками хана Темуджина (Чингисхана) ушёл со своим отрядом в Индию, откуда продолжал вести борьбу с монгольскими захватчиками.