Уроки украинского. От Майдана до Востока. Марина Ахмедова

*

      Майдан мокнет под холодной изморосью. Мокнут цветы. Мокнут, но не гаснут свечи. Мокнут люди, собравшиеся перед сценой. Наступает вечер.

      – Це вiйна! – разносится над Майданом ревущий голос какого-то политика. – Я заклинаю украiнски народ боронити незалежность! Оглошуэтся повна мобiлiзацiя! Сьогоднi сипаратисти намогаются становити российску владу! – Он делает паузы между словами, наверное, чтобы каждое предыдущее успело раскатиться по всему Майдану и его не заглушило следующее. – Боронити Украiну! Слава Украiни!

      – Героям слава! – отвечает Майдан.

      – Смерть оккупантам!

      – Смерть ворогам!

      Когда хор на секунду умолкает, над головами проносится женский вздох. И кажется, что это вздохнул сам Майдан.

      Перед фотографиями погибших стоит женщина с обесцвеченными волосами. Она закрывает лицо ладонями и качает головой. Видны только ее глаза. На ногтях поблескивает дорогой вишневый лак.

      – Что они там кричат? – спрашивает она, глядя в фотографии. – Мы себя даже защитить не можем. Какая мобилизация? Чем они будут воевать? Палками и камнями?

      – Мы американские документалисты, – отвлекает меня от нее молодой человек в строгом пальто. – Сейчас в Штатах все смотрят «Оскар», а мы хотим привлечь их внимание к происходящему на Украине. Вы не могли бы сказать на камеру, как относитесь к происходящему?

      – Могла бы. Если вас не смущает, что я из России.

      – Русская? Ой, простите за беспокойство. – Молодой человек быстро отходит.

      – Вы тоже русская? – поворачивается ко мне женщина. – Ой, может, они там у вас еще перерешают, а? Никогда я не думала, что нам с русскими придется воевать. Слышите, я же у вас на севере шесть лет проработала, – с причитанием произносит она. – Слышите, между Норильском и Красноярском, где Енисей. Слышите, я же дочь там родила. Я не бедный человек, смотрите, у меня бриллианты, – она трогает свои кольца, обильно усыпанные белыми камнями. – Но я не хочу войны! Мы же вообще сейчас всей этой ситуацией с Майданом ослаблены. Слышите, вот этот отец пятерых детей, – она показывает на черно-белое фото молодого мужчины, который настороженно смотрит на нас с доски, – он же просто лучшей жизни для своих детей хотел. Он не экстремист!

* * *

      Под Львовскими воротами сипит накрытая крышкой бочка. На баррикадах темно. Дежурство несут трое: Стас, толстяк, который лущит тыквенные семечки, сидя у бочки, и старик, который был тут, когда я заглядывала в первый раз.

      – А вы знаете, что войну объявили?

      – Кто? – спрашивает толстяк. – Путин лично заявил? Пока сам Путин не скажет, я в войну не верю.

      – Мы будем воевать до последнего! – говорит старик, вставая с бревна. Он спотыкается и падает. Я даю ему руку и помогаю подняться.

      – У вас Чечня сзади, – говорит Стас. – Чеченцы, как только увидят возможность воткнуть вам нож в спину, они его воткнут. Поверьте, зло имеет свою память. Ну что, чаю с цукерками?

      Пьем чай из пластиковых стаканчиков. На сцене поет грустный мужской голос. Майдан опустел.