Уроки украинского. От Майдана до Востока. Марина Ахмедова

тебя. Стараются машину раскачать так, чтобы она перевернулась. А моя задача – не дать ей перевернуться и довезти рецидивистов из пункта А в пункт Б. Знаешь, какая агрессия шла с их стороны?

      – А с вашей?

      – Со стороны охраны? Тоже была. Агрессия, направленная не против них, а на то, чтобы приехать домой живым.

      – Ты долго будешь на Майдане стоять?

      – Пока порядка не будет. Пока не увижу, что президентом стал человек, который тут с нами от начала до конца стоял.

      – И кто это?

      – Парубий.

      За пологом афганской палатки стоит стол, заваленный бумагами, железная подставка с пузырьками, широкий лежак, накрытый одеялами, и скамейка. На ней сидит тот ветеран, что повязывал мне ленту. Я присаживаюсь рядом с ним. Он, обиженный, отворачивается. К карману его куртки со стороны сердца примотан белый пластмассовый крест.

      – Крест на мне, потому что я православный! – ворчливо говорит он, заметив, что я его разглядываю. – То святые отцы нам передали. С молитвой защищающей. Вы тут ходите, спрашиваете, долго ли Майдан будет стоять, а мы в Афгане бог знает в каких условиях жили: и в палатках, и в бронетранспортерах, и в боевых машинах пехоты. И те годы, которые я там провел, – чувство локтя товарища, оно сохранилось до сих пор, – громко и членораздельно произносит он, словно уши мои закупорены и он может пропихнуть в них свои слова только частями. – Я этого никак забыть не могу. А мирная жизнь – ни пенсии, ни квартиры. Тут тебя могут и предать, и продать и тэдэ и тэпэ.

      – А на войне могут убить, – замечаю я.

      – А здесь не могут?! – дергается он. – На войне я знал, что товарищ прикроет мне спину!

      – Почему вы на меня кричите?

      – Потому что это последствия войны – и ранения, и контузии! И ничем их уже не погасить!

      – Чем вы отличаетесь от обычных активистов Майдана?

      – У нас есть боевой опыт. Когда человек в боевых условиях был, он может оценить обстановку и быстро принять решение. Мы можем снайпера засечь по вспышке, по звуку, по траектории пули. А те, кто на войне не был, – у них нет шанса.

      Ветераны Афганистана, ничем не отличимые от российских, сидят на лежаке, пьют чай. Рассказывают, где и когда жили в Москве и в Питере. В палатку входит человек в штатском.

      – Россия объявила войну! – сообщает он.

      Сидящий рядом со мной поворачивается ко мне.

      – И что вы нам теперь скажете?! – спрашивает он, и я понимаю, что афганская палатка – это, пожалуй, самое неподходящее место, в котором российского журналиста могла застать новость об объявлении войны.

      – Да как же так? – обращается ко мне самый пожилой. – За что вы нас так ненавидите? За то, что мы не хотели терпеть преступную власть?!

      – Вы понимаете, что ваши войска уже шуруют по Запорожской области?! – кричит мне другой. – Без опознавательных знаков!

      – Да вас просто надо мочить!

      – Ни одно государство такого не позволит! Один раз бы выехать и шурануть по этим вашим бронетранспортерам!

      – А если Путин начнет вякать… – ветеран