Перекрестка поворот. Владимир Анатольевич Горбунов

идет кефаль, а что предпочитает камбала. Сколотить для сына рыбачий сундучок с отделениями для крючков, лески, грузиков и блесен или провозиться целый день, разбирая и снова собирая допотопный дизель, казалось ему куда интереснее, чем болтаться целый день на гоняющихся друг за другом волнах.

      Тем не менее, раза три-четыре за лето отец обязательно выходил в море. У него был крутобокий неповоротливый баркас, переделанный из спасательной лодки списанного и порезанного на металл океанского траулера. Не взять такую лодку, да еще задарма, ему, главному механику рыбколхоза, показалось глупо, хотя и брать особых причин тоже не было. Разве только иметь легальную отговорку перед женой, чтобы проводить выходные на причале, ковыряясь в сарае, отведенном для лодочного оборудования, да выпивая с рыбаками, вернувшимися с путины.

      Жека, наоборот, ждал каждого выхода в море, как дня рождения, каникул или Нового года. Готовился, упрашивал маму купить новую леску, ловил на мелководье усиков для наживки, привязывал перышки-самодурки на крючки. Жека гордился их тихоходной посудиной со слабосильным дизелем и представлял ее броненосцем среди яликов-миноносцев и шаланд-крейсеров.

      За несколько дней до воскресенья Жека приготовил старенький спиннинг, несколько поводков с гирляндами крючков, отлил свинцовые грузики про запас, починил самодельный садок. А еще сбегал на причал рыбколхоза, потолкался среди рыбаков, возвращавшихся с лова на зеленых фелюгах с высокими рубками, похожими на скворечники.

      – А ставрида идет? – заглядывал он в морщинистые, высушенные ветром лица.

      – Идет, пацан, – смеялись рыбаки. – Все ловится. Даже из бухты не надо выходить.

      К фелюгам подкатывали грузовики, и рыбаки клацали замками, открывая их борта. Двое из них неловко взбирались в кузов, а остальные строились цепочкой и передавали ящики с мокрой, переливающейся на солнце, еще живой и трепещущей ставридой и килькой. Жека зажмуривался, втягивал носом запах капроновых сетей, солярки, рыбы и расплывался в блаженной улыбке.

      В воскресенье, когда солнце только-только блеснуло раскаленным краем из-за скалистого берега, Жека с отцом были готовы к отплытию. Дрожащий от колючей прохлады, Жека нахохлился на носу баркаса. Одной рукой он держался за край банки, а в другой сжимал удочку.

      Баркас отвалил от причальной стенки. Отец вставил длинные весла в уключины и, наваливаясь всем телом, стал выводить лодку на открытую воду. Справа проползали помятые, точно у боксеров, носы пришвартованных друг к дружке СЧС-ов42. Из облупившихся до оранжевой грунтовки клюзов торчали клыкастые якоря, придававшие сейнерам вид своры гончих, готовых броситься за добычей. Слева стеной поднималась корма океанского траулера. Чтобы прочитать название, Жеке пришлось высоко задрать голову: «Мыс Доброй Надежды».

      – А где они ловят? – спросил Жека.

      – В Южной Атлантике, – ответил отец. – На Джорджес-банке, под Намибией,

42

СЧС – средний черноморский сейнер.