Травяное гнездо. Наталья Русская

лежат не самые бедные люди. Жена Зверева здесь лежала.

      – У Зверева есть жена? – спросила я, вглядываясь в тьму окон. Мне показалось, что там кто-то есть. Кто-то с белым, словно непроницаемая мгла, лицом.

      – Была, – ответил Ваня, и я вздрогнула от его голоса. Обернулась. – Умерла не так давно.

      – Как звали? – я снова посмотрела в окно, но, кроме глубокой темноты, ничего там не увидела. – Не Элечкой?

      – Элечкой.

      Больше на эту тему он не говорил, я даже в какой-то момент испугалась – не замкнулся ли он снова. О, эти опасные для Ивана темы: тюрьма, убийства, смерть. Ну и дружок у меня. Дружок.

      Д р у ж о к.

      Мы медленно шли по дороге, предаваясь размышления, в эту тихую ночь самое время было просто насладиться молчанием. Вдалеке над рекой клубился туман.

      Интересно, что за отношения у «товарища» были с Элечкой. Любил ли он ее? По любви ли отдал в больницу?

      А кто бы, вообще, решился сказать, что не любит родных. Хотя я всегда с сомнением относилась к своей любви. Вечно мерила, где заканчиваются границы любви и начинаются границы благодарности, и не видела их. С годами еще хуже стала разбирать где светлое чувство, а где привычка. До встречи с Иваном. Потому что моя благосклонность к нему нелогична. Ведь он человек в целом для общества потерянный, таких максимум пытаются отмыть. А я не только к нему покровительских чувств не испытываю, а, наоборот, как будто дивлюсь, пытаюсь подражать. Кто там сказал, что подражание – это высшая степень восхищения? Так и есть. Конечно, я убивать никого не удумаю, не говоря уже о моральной стороне вопроса, слишком для меня это травматично в другом смысле. Помнится, я даже в куклы не играла в детстве, так боялась чью-то волю подавить (тогда я верила, что мои игрушки живые). Но есть в нем что-то… обязательное для сохранения или отражения.

      Так вот, он, несмотря на всю благодарность миру и привязанность неистребимую к человеку, смог узреть, что испытывает на самом деле: злость, негодование, желание избавить мир от того, что некогда было частью, как минимум, его прошлого. А все остальное в нем, что не дает покоя, это уже как раз моральная сторона вопроса.

      Надо бы не забыть потом удалить эти фашистские размышления.

      Запись 9

      Я любила утром гулять по центру Питера. И убедилась, это редкое увлечение, потому как на прогулках почти никого не встречала. Часто мне хотелось погулять с Эдиком, разделить звенящую радость, предвкушение нового дня, но он всегда кутил по ночам, так что утром у него не было на это сил. Как только я начала совершать утренний променад между серостью и позолотой петербуржской архитектуры, так сразу же стала отдаляться от Эдика. Сначала на прогулках я думала о себе и о нем, о работе, о мелком будущем, где я хожу по магазинам и кафе. Но меня отвели от быта ангелы. Точнее, голуби. В Питере столько голубей, что хочешь не хочешь, они захватят внимание, и ты будешь смотреть на них, ни о чем не то что не думая, даже не вспоминая.

      Голуби уморительные, порой они, как