Травяное гнездо. Наталья Русская

замесила тесто, и пора было его снимать.

      Нюра начала свой странный монолог еще возле дома:

      – Ты знаешь, Анька, а я ведь его обманула, сбежала тогда с другим, а ему наплела, что умираю. Помню, как мы прощались, он сидел у меня в ногах, и когда накатывали слезы, склонялся к моим коленям, жамкал их, целовал. С тем, с которым убежала, мы прожили год, может быть, чуть больше. Я хотела вернуться к тому первому, да не смогла, он уехал из деревни вместе с родителями сразу после нашего прощания, а я осталась здесь, ждать его, но он так больше и не приехал. Не знаю, говорили ему друзья, что я вернулась. Вроде бы должны. Тогда почему он не возвратился? Не могли же они ему не сказать? Ты как считаешь?

      История эта лилась так непринужденно и легко, что казалось, будто те события и не с Нюрой приключились, только на лице нервно дергались мышца, и щека запрыгала вверх и вниз. Я было открыла рот, но что ответить, так и не нашлась. Тогда она погрустнела и не стала по обычаю примерять обновки, а сразу ринулась на кухню накидывать в металлические жирные формы тесто.

      – Ты пей чай, не слушай меня, это все глупости.

      Нюра кивнула и утерла краем платка слезы. Пока она занималась хлебом и пирогами, я листала записи, терялась в каких-то своих мыслях, выходила ко двору – подышать.

      У Нюры туалет был на улице, как и у многих деревенских. Только у Ивана там была бумага, а у нее редкие старинные книги, и неизвестно где она их брала, потому что в доме книг не водилось. Спросить о происхождении книг я не решилась, казалось, что тема слишком уж щекотливая, однако этот вопрос не переставал волновать меня, точно это было одно из ужаснейших святотатств, которые мне довелось видеть.

      – Ты подметала двор сегодня? – обратилась я к Нюре, заглядывая в дом.

      – Подметала, – не сразу ответила она.

      – Завтра тогда не подметай, я подмету!

      – Нет, ты не справишься, – отозвалась старушка, веселея, но через секунду снова вся собралась, принялась за дело.

      Отрадно было наблюдать, как Нюра подцепляла кочергой металлическую форму, вынимала прямоугольный в подпалинках и бугорках хлеб, и от него исходила волна запаха. И его можно было ломать и класть на него кусок домашнего масла, и оно тут же таяло, текло по руке.

      – С того года мне кажется наша деревня и сдала. Теплой земли не было больше, и жизни как будто меньше стало. Научиться беречь главное – это большой дар, – совсем тихо закончила она, уже не ожидая, что я отзовусь, как-то приободрю.

      Я взяла небольшую горячую буханку в руки. Поднесла к лицу. Теперь я знала, что такое дух горячего русского хлеба. Узнала навсегда.

      – Так почему у меня не получится подмести двор? – осведомилась я, стараясь отвлечь ее от горестных мыслей. Нюру обычно очень забавляло, что я не справлялась с обычными деревенскими суетами. – Что в этом сложного? Води метлой туда-сюда.

      – Что сложного?! – Нюра вышла из-за печи с последней формой в руках. – Не доводилось мне встречать таких, как ты… – она сощурилась, подбирая слова.

      – Самоуверенных, – подсказала я.

      – Точно! –