Тайный покупатель. Надежда Гарнык

и сбыт – отказываться. Нет. У меня в голове не укладывается. Почему? Причина!

      − Не хочу я лучшие дни проводить в скриптории, я хочу тут, на кафедре. Я хочу…

      − В голове не укладывается. Отказываешься от того, что само в руки плывёт. И не синица в руках, журавль в небе! Я уйду, дорогой мой Антоний, я уйду. Но имей в виду: больше я за тебя платить не буду. Ни копейки. Всё.

      − Да не плати ты, вот испугал, − огрызнулся я.

      Он вышел в коридор.

      − Но вы, Леонид Львович, забыли ещё один пункт, по которому я вам должен.

      − Очень интересно, какой же? – он аккуратно заворачивал книгу, шуршал пузырчатой упаковкой. Снова звук застёжки-молнии, видно чехол был у книги на молнии.

      − Талант − моё проклятие, талант.

      − Да ладно талант, − скорчил он презрительную мину, больше никаких масок, он весь, от макушки до подошв мокасинов одно сплошное презрение и ненависть, ненависть, ненависть. – Писарь, ну каллиграф − только и всего.

      − А как же служение Богу, о которым вы талдычили?

      − Так уж: захваливал тебя для общего дела и совместной пользы.

      Циник до мозга костей!

      − Сын ты мне, сын, вот и хотел подсобить.

      − А старший сын? − съязвил я. – Такого почерка не имеет.

      Он вдруг разозлился. И мне показалось, он сейчас убьёт меня. Вот абсолютно точно он слетел с катушек.

      − Ты не очень-то интеллектом поблёскивай, натаскался здесь в педвузе, на второсортной кафедре.

      − Из-за вас, − говорю, − училка из окна выпрыгнула и пацан хотел повеситься. – Я не знал чем крыть, вот и ответил в отместку.

      Но его было не сбить. Вот кто ритор-то, похлеще Горобца. Он тогда сказал, открывая дверь:

      − Был бы талант на дизайн поступил, Репин. Шушера ты, а не Репин.

      − Тогда уж Малевич. – И я отдал ему ключи от квартиры.

      Он посмотрел непонимающе на связку, затем кинул её на пол:

      − Весь в мать. – Он хлопнул дверью.

      Абсолютно не помня себя я стал собирать вещи. Больше я не хотел находиться в этой квартире, ни минуты. Защита через две недели, буду наведываться в Москву, а пока домой, к маме. Заодно и дипломные плакаты ей покажу, файлы в смысле. У них в колледже центр цифровой печати работает, хочется приличной печати на диплом, а не в желтизну. Я разослал сообщения руководителю диплома и ребятам, друзьям по группе. Написал Владимиру насчёт ключей и кресла, и Староверову − попросил прощения за грубость, тоже мне: опустился до его уровня, а может это он опустился до моего. Он не ответил, а Владимир ответил и даже с эмоджи. Вечером я был на вокзале, и ночью стучался в родную квартиру, к маме. Глаза её были заплаканы, она всё знала. Я завалился спать, но заснуть не мог. Ничего страшного не произошло, успокаивал я себя, лежа в полузабытьи. Не может быть такого, что человек не хочет, а его заставляют, я не раб.

      Утром разбудила мама, она выглядела прекрасно, как во времена моего детства. Она мне говорила, что теперь колет уколы красоты.

      − Антон! Папа ещё просил передать…

      − Что просил?

      Я